Мы прожили вместе 34 года. Казалось, ни одна сила не разрушит наш союз, но всё рухнуло за семь дней.
Тридцать четыре года — целая эпоха, прожитая с мужем плечом к плечу. Мне 60, ему 66, и я свято верила, что наш брак — как берёза, пустившая корни в родную землю. Вместе мы радовались и плакали, растили дочерей, делили хлеб и соль. Уверена была: нас не сломит даже самая чёрная туча. Но теперь мы стоим у края обрыва, и всё, во что верила, превратилось в пепел. Началось это морозной зимой, когда снег за окнами нашего дома под Торжком сверкал холоднее, чем глаза мужа в тот роковой день.
Как всегда на Рождество, дети оставили у нас пса по кличке Барсик, а сами умчались в гости. В тот раз супруг, Игорь Николаевич Волков, неожиданно заявил, что хочет навестить родную деревню под Ржевом — место, где прошла его юность. Говорил, что тянет пройтись по знакомым тропинкам, встретить старых приятелей. Я не стала отговаривать — пусть отдохнёт. Но эта поездка стала последней каплей.
Вернулся он через неделю, и я сразу поняла: что-то сломалось. Взгляд его стал пустым, будто душа осталась там, за сотни вёрст. Через три дня он сел напротив меня за кухонным столом и, глядя в окно, произнёс: «Хочу развода». Сердце сжалось, будто льдом облили. Потом выяснилось: в той деревне он встретил её — Веру Семёновну, первую любовь, чей призрак витал над нами все эти годы. Она нашла его через «Одноклассники», позвала на чай — он согласился.
Вера жила в том же доме, где они когда-то целовались под черёмухой. Провели вместе несколько дней, и Игорь вернулся чужим. Сказал, будто она «расколдовала» его травяными чаями и разговорами о духовном. Теперь Вера ведёт курсы по славянской гимнастике, носит льняные платья и учит «слышать себя». Убедила его, что жизнь коротка, чтобы тратить её на быт и «увядшую жену». Каждое его слово резало, как серпом по живому.
Я умоляла вспомнить наших внуков, дом, что строили своими руками, баню, которую он складывал бревно к бревну. Но он лишь твердил: «Здесь мне тесно, как в клети. Хочу дышать полной грудью». Голос его дрожал, но не от сомнений — от жажды новой жизни. А я стояла, будто под проливным дождём, чувствуя, как тает под ногами почва.
Сейчас наш дом под Торжком, где пахло пирогами и яблоками, стал тихим адом. Каждый угол шепчет о прошлом: вот след от его папиросы на подоконнике, вот царапина на двери — память о внучке. Боль сжимает горло, но плакать уже нет сил. Придётся собирать себя, как разбитый кувшин, склеивая осколки терпением. Знаю: где-то за горизонтом, за этим горем, светит моё солнце. Пусть не такое яркое — но моё. И я дойду до него, даже если путь будет усыпан колючками.
