Сорок семь лет. Почти полвека. Практически вся моя жизнь. Вместе мы прожили молодость, зрелые годы, пережили болезни, радости, потери и победы. Вырастили детей, сажали яблони на даче, строили дом в Подмосковье. Смеялись, когда было тяжело, держались за руки в больничных коридорах, ездили в деревню к его родителям под Тверь, выбирали обои для кухни в хрущёвке, вместе хоронили моего брата, встречали рождение первой внучки, получали пенсионные книжки. А теперь он стоял передо мной с каменным лицом и говорил, словно о чужом:
— Я подам на развод, Татьяна.
Сердце ёкнуло. Время будто замерло. Смотрела на него и не могла понять — шутит? Устал? Старческий бзик?
— Чего?.. — выдохнула я. — Ты серьёзно?
Он взглянул на меня и… улыбнулся. Та самая улыбка, которой раньше вымаливал прощение за забытые дни рождения. Но теперь в ней не было ни вины, ни тепла. Только снисходительное равнодушие:
— Ну что ты, Таня. Разве тебя это удивляет? Ты же сама знаешь — между нами давно ничего нет.
Сказал ровным тоном, будто обсуждал цены на картошку или квитанцию за квартиру.
— Мы же оба понимаем, что чувства давно остыли. Осталась лишь привычка. Не хочу доживать в этой уютной клетке. Хочу… на свободу. Пожить для себя. А вдруг встречу кого-то… кто напомнит, каково это — чувствовать.
Смотрела на него и не верила, что слышу это от человека, с которым прошла огонь и воду. Будто подменили. Чужой. Как будто все наши годы — просто страница, которую он решил вырвать и выкинуть.
Как он мог? Как носил это решение в себе и молчал? Как можно так вот взять и перечеркнуть всё — ужины при свете керосиновой лампы, треугольные письма с армии, первый телевизор «Рекорд», который мы смотрели у соседей, внуков, наши ссоры из-за тесноты в коммуналке, поездку на Чёрное море в молодости…
А он стоял спокойно, будто ждал, когда я осознаю и соглашусь. Будто его слова должны освободить не только его, но и меня. Как будто это благородный поект, а не предательство.
Чувствовала, как рвётся что-то внутри. Обида, боль, растерянность, страх. Всё перемешалось. Хотелось закричать, швырнуть чашку, встряхнуть его и заставить вспомнить — как он сжимал мою руку, когда я рожала нашего Алёшку. Как рыдал, когда умер его отец, и только я его держала. Как мы хохотали, перевернувшись на резиновой лодке на Волге. Неужели всё это теперь ничего не значит?
А он продолжал. О свободе. О новых горизонтах. О годах, что остались, и о том, что не хочет их тратить впустую.
— Пойми, я устал быть тем, кем меня видят. Не хочу быть просто «твоим мужем». Хочу почувствовать, что живу для себя. Пока не стало поздно.
Больше не могла слушать. Вышла во двор. Воздух резал лёгкие. Даже небо будто отвернулось.
Всё рушилось. Наш дом больше не был крепостью. Фотографии в альбоме — просто картонки. Клятвы у ЗАГСа — пустые слова. Он вычёркивал меня, как описку в трудовой книжке. А я отдала ему свою молодость, здоровье, душу.
Теперь в зеркале — морщины и седина. Это следы нашей жизни. Моей жизни с ним. А он хочет стереть всё, будто я — надоевшая старуха на пути к «свободе».
Он стал собирать вещи. Медленно, без суеты. Я сидела в тишине кухни, не зная, что сказать. Слёзы текли сами. Без истерик. Просто катились. Как капли души.
Прошло три дня. Он уехал. Позвонил только сыну — сказал, что «папа съехал». Где он, с кем — не знаю. Может, с той, что «напомнила, как жить». А может, один, и по ночам смотрит в потолок хрущёвки, вспоминая, кого оставил.
Но я знаю одно — я не просто «бывшая жена». Я — женщина, прожившая жизнь в любви и верности. Если он этого не ценит — путь его.
А я? Я поднимусь. Медленно, через боль, но встану. Потому что моя жизнь — не его прихоть. Это моя история. И я ещё напишу в ней новые главы. Без него. Но с честью. Потому что самое важное — не утратить себя, даже когда рушится твой мир.
