Мать растворилась в моём существовании и судьбах внуков, навязывая свои правила без передышки…
Десять лет как я связала себя узами брака. Мы с супругом — православная семья, растим трёх наследников. После свадьбы я уехала из тихого посёлка под Нижним Новгородом, где провела юность с матерью и бабушкой. Когда бабушка ушла, мама осталась одна. Сперва справлялась — навещала нас, работала в местной библиотеке. Но годы взяли своё: давление зашкаливало, колени отказывали, и я, дрожа от тревоги, уговорила её перебраться поближе. Всю жизнь она прожила с бабушкой, без мужа, и бросить её одну было выше моих сил. Сняли для неё квартиру в нашем районе, оплачиваем коммуналку, устроили в архив — чтобы не скучала.
Вместо благодарности — тяжкая ноша, что с каждым днём гнёт сильнее. Она не просто переселилась — вросла в наш быт, как репейник в подол. Раньше, приезжая в гости, радовалась внукам, пекла пироги, уезжала с рассветом. Теперь же растворилась в стенах нашего дома, в каждом вздохе. Её опека душит: гиперконтроль над меню, уроками, даже выбором платьев для дочери. Её «истины» противоречат нашим устоям, вере, всему, чем мы живём. Границ для неё нет — ни моих, ни детских.
Всё не так: кашу пересолила, сказки не те читаю, крестик на ребёнке маловат. Она допытывается у воспитательницы в саду, куда мы ходили, что купили, затем обрушивает на меня «напутствия». Связь между нами трещит, как лёд по весне, оставляя лишь осколки непонимания. Я превратилась в тень: вздрагиваю от звонков, срываюсь на домашних. Её призрак преследует меня даже в тишине — ворчание о «старых добрых временах», упрёки, причитания о бесполезности.
Пыталась оградиться — сократила визиты, ссылаясь на кружки детей и дела. Бесполезно: стучится без предупреждения, звонит среди ночи. Муж ей — как бельмо на глазу. Считает, будто он украл её «девочку», мечтает вернуть эпоху, когда мы жили втроём в хрущёвке с обоями в цветочек. Порой рыдает в трубку: «Ты меня в дом престарелых сдашь, я знаю!». А я тону в этом болоте, не смея признаться, как задыхаюсь.
Она клянётся, что это любовь — жертвенная, всепоглощающая. А мне хочется бежать. Мечтаю быть любящей дочерью, но её объятия жгут, как цепи. Ненавижу себя за мысли о разлуке, но вина гложет, будто ржавчина. После каждого разговора собираю осколки терпения, но сил склеить их уже нет.
Теперь — луч надежды: мужу предложили контракт в Германии. Переезд стал для меня спасательным кругом. Но сердце ноет: бросить её здесь — предать? Вдруг станет хуже, а я за границей, не подам даже стакан воды? Мысль об этом режет, как лезвие.
Но оставаться — значит сгореть. Нужен воздух, тысячи километров между нами, чтобы виделась она с внуками лишь на каникулах, а не правила нашим завтраком. Мечтаю, чтобы её голос перестал эхом отдаваться в моих снах. Но дрожу: а если её одинокая смерть станет моей виной? Разрываюсь между долгом и желанием дышать полной грудью. Выбор этот — как расставание с частью души. Выдержу ли?
