Почему, когда тёща слегла, я не в силах даже воды ей поднести
Если вам кажется, будто вы слышали всё о кошмарных родственницах супруга — моя история переплюнет любой анекдот. Эта женщина превратила моё существование в бесконечную мыльную оперу, где я — загнанная героиня, вынужденная годами изображать примерную сноху, ежедневно глотая унижения, язвительные замечания и откровенную ложь. И вот спустя восемнадцать лет брака, когда казалось, можно перевести дух, судьба подкидывает новое испытание — у неё инсульт.
И знаете, чего теперь ждут от меня? Чтобы я бросила карьеру, оставила детей, сутками дежурила у её постели, кормила с ложечки, носила на руках в уборную и напевала колыбельные. Мол, это мой долг. А я не могу. Не хочу. И дело не только в малышах-двойняшках и должности ведущего архитектора, которую я выстрадала за десять лет. Дело глубже.
Не могу стереть из памяти, как она явилась на нашу с Дмитрием свадьбу, держа за руку его бывшую — Анастасию. Чуть не сбежала тогда из ресторана «У Петровича» — комок в горле до сих пор стоит. Как шептала моему сыну, что папа «одумается и найдёт хорошую жену». Как за глаза разыгрывала драмы перед соседями, будто я безрукая хозяйка и холодная мать — хотя это я тащила семью, пока её драгоценный сын «искал себя» между диваном и пивным ларьком.
Теперь, по её логике, я должна «вернуть добро» за «помощь» с детьми. Хотите правду? Её «помощь» — это крики, когда младенец плакал: «Сама виновата! Не дала фенхелевый чай! Не так пеленаешь!» А её родная дочь Светлана, у которой уже внуки-школьники, даже трубку не берёт. Будто не её мать в больнице. Но обязана я — сноха.
Сергей, как водится, на стороне матери. У неё талант — верёвки вить из него. Сколько ни пыталась объяснить: двое детей, ипотека, проект на работе… Бесполезно. Заявил — откажешься, подаст на развод. После двадцати лет вместе.
Моя мама, ангел во плоти, уговаривает: «Потерпи, дочка, будь выше». Но я не святая. Не могу больше давить ярость, улыбаться женщине, которая превратила мои годы возле неё в кромешный ад.
И не смейте называть меня чёрствой. Чужим бабушкам в подъезде носила пироги, соседке-инвалиду аптеку собирала. Но за ней… Боюсь, останься мы наедине — вылью на неё всю горечь, копившуюся двадцать лет.
Скажите — это справедливо? Человек, ломавший чужие жизни, теперь требует, чтобы та, кого он топил, стала его спасательным кругом?
Не смогу. Не хочу. А осуждающие — пусть заберут её к себе. Всем будущим тёщам на заметку: ваша сноха — тоже чья-то кровиночка. Когда-нибудь вам может понадобиться не просто прощение, а глоток воды из её рук. Вспоминайте об этом, пока не стало поздно.
