Маска доброты: правда о тёще
Я искренне верила, что моя тёща, Лидия Семёновна, искренне любит меня. Её улыбка казалась тёплой, объятия — сердечными, а слова «доченька» звучали как родные. Но однажды случай сорвал маску, и я увидела её истинное лицо — ледяное, исполненное отвращения.
Мой муж, Дмитрий, был военным, и наша жизнь напоминала вечное странствие. Мы колесили от одного гарнизона к другому — от жарких ставропольских равнин до дремучих лесов Архангельска. Его семья жила в тихом городке Белгороде, и визиты к ним были редкими, но душевными. Я ждала их с радостью, уверенная, что между нами — доверие и понимание.
Когда Лидия Семёновна приезжала, она сразу брала бразды правления в доме. Варила наваристые щи, драила полы до зеркального блеска, расставляла кружки так, будто они ей не угодны. Это слегка тревожило, но я списывала на её заботу. Однажды, помыв посуду, я через час застала её за тем же самым. «Просто пыль с улицы осела», — объяснила она, улыбаясь. Я промолчала, но в душе зашевелилось подозрение. С тех пор она перемывала всё за мной, словно мои руки оставляли следы грязи.
Когда родилась наша дочь, Варя, я целиком погрузилась в материнские хлопоты. Первые месяцы купала её в детской ванночке, но позже убрала её на антресоли нашей съёмной квартиры в Красноярске. Задвинула под старые коробки с вещами и забыла.
Год спустя, в промозглую осень, я полезла на антресоль за тёплыми сапогами. Разгребая хлам, наткнулась на полиэтиленовый пакет, засунутый в самый угол. Внутри лежала стопка писем. Любопытство взяло верх — я развернула первое, затем второе. Адресат — военная часть Дмитрия. Отправитель — её мать. Я пробежала глазами по строчкам — и кровь похолодела.
Лидия Семёновна изливала в письмах ненависть. Называла меня неряхой, писала, что ей противно дышать одним воздухом со мной, что ей приходится переделывать за мной всё — от плиты до глажки. «Безмозглая неудачница», — так она отзывалась обо мне, вспоминая, что я ушла из университета. Но самое страшное было читать, будто я «вцепилась в её сына, как гиена», а Варя — «не его кровь». Каждое слово жгло, как раскалённое железо. Я стояла, сжав листы в дрожащих руках. Как она могла? Улыбаться мне, целовать в щёку — и писать такое за спиной? А Дмитрий… Он знал. И хранил это. Зачем?
Мир поплыл перед глазами. Хотелось ворваться к мужу с криком, швырнуть ему в лицо эти письма, выцарапать правду. Но внутренний голос остановил: скандал разрушит всё — семью, покой, хрупкий мир Вари. Я судорожно вдохнула, сунула письма обратно и вечером попросила Дмитрия принести сапоги. Он полез на антресоль, а я, притворяясь спокойной, следила. Он перебирал коробки — и вдруг его рука нащупала пакет. Замер на мгновение, затем быстро сунул его за пазуху и вышел. Куда? Сжёг? Спрятал? Ответа не было.
С того дня её улыбку я видела иначе — фальшивой, её слова — отравленными. Но молчала. Ради Вари, ради семьи, я продолжала играть роль покорной невестки, хотя внутри всё кричало от боли.
