Когда умерла моя бабушка, часть души ушла вместе с ней. Она была не просто пожилой женщиной — она была последней связью с отцом. Она растила меня, держала за руку, когда мне было страшно, пирожками подкармливала во время сессий и звонила каждую неделю, чтобы сказать: «Лизонька, я за тебя молюсь».
После смерти отца мама быстро нашла нового мужа. Так в нашей жизни появился Миша — мой сводный брат. Мы никогда не ссорились, но и близости между нами не было. Мы будто из разных вселенных. Он — мамин любимчик, её гордость, её «проект». А я — напоминание о прошлом, о первом браке. Жили под одной крышей, но каждый в своём мире.
Бабушка, хоть и была бывшей свекровью мамы, всё равно с ней общалась. Поддерживала, помогала. Но всю свою любовь и заботу отдавала мне. И именно мне завещала свою однокомнатную в центре Екатеринбурга. Это было её осознанное решение. Ещё при жизни она говорила:
— Лизка, я знаю, как тебе непросто. Учишься, пробиваешься. Пусть у тебя будет хоть какая-то опора.
Я уехала в другой город — поступила в универ, потом в аспирантуру. Остался последний год. Бабушка следила за моими успехами, звонила, расспрашивала. За день до её смерти мы разговаривали по телефону. Она была бодра. А утром её не стало. Остановилось сердце.
Меня это сломало. Не смогла приехать сразу — только через три месяца. Хотела зайти в её квартиру — посидеть, поплакать, вспомнить, выпить чаю на подоконнике, как раньше. Но когда открыла дверь своим ключом, внутри были незнакомые люди, запах краски, шум перфоратора. Шёл ремонт.
— Вы кто? — спросила я в растерянности.
— Нас Михаил вызвал. Детскую делаем, скоро прибавление.
Я стояла, словно громом поражённая. Михаил? Мой брат?
Позвонила маме. Та ответила, будто ждала:
— Да, я дала ему ключи. Лиза, ну у них ребёнок скоро, а жить негде. Ты же не вспоминала про квартиру — значит, не сильно нужна. Пусть поживут пять лет, потом своё накопят…
Я не верила своим ушам. Это что, издевательство?
— Мам, квартира завещана мне. Она моя. Это не ваше решение.
— Ну чего ты раздуваешь? Родной же человек! Ты сама говорила, что Миша ни в чём не виноват. У него семья. Что ты, на улицу их выставишь?
Вот так просто. Без звонка. Без разговора. Без уважения. Просто решили: «Молчит — значит, согласна». Я не молчала. Я училась, жила, горевала. А они… распоряжались тем, что им даже не принадлежало.
Мишу я не виню. Он всегда слушал маму. Мамин сынок. Но она? Она знала, как я держалась за бабушку, как училась, как ютилась в съёмной комнатушке, как копала копейку… И просто вычеркнула мои права. Один взмах руки — и всё решено.
Теперь не знаю, что делать. Да, жалко выгонять брата. У него семья, ребёнок. Да, я пока живу в другом городе и не уверена, вернусь ли. Но и простить не могу. Если бы могла продать квартиру — купила бы жильё здесь. Или хотя бы сдавала и не платила за чужой угол. А сейчас я каждый месяц отдаю деньги посторонним, пока в моей квартире без моего ведома клеят обои и меняют полы.
Я в ярости. Не из-за выгоды. А потому, что у меня отняли право. На память. На выбор. На то, что по праву моё. Казалось, семья — это те, кто за тебя. Но сегодня я поняла: иногда предательство ближе всего. Именно от тех, кто должен был защищать.
