Когда умерла моя бабушка, часть души моей ушла вместе с ней. Это была не просто старушка из прошлого. Она была последней связью с отцом, которого я потеряла. Она растила меня, держала за руку в детские страхи, кормила пирогами в студенческие бессонные ночи и звонила каждое воскресенье, шепча: «Солнышко, я за тебя Богу молюсь».
После смерти отца мать быстро нашла нового мужа. Так у меня появился Мишка — сводный брат. Мы не враждовали, но и близости не было. Мы будто из разных эпох. Он — мамин смысл жизни, её гордость. А я — напоминание о прошлом, о первом браке, о чём-то, что давно пора забыть. Жили под одной крышей, но будто в разных мирах.
Бабушка, хоть и была бывшей свекровью, с матерью общалась. Помогала, поддерживала. Но всю любовь отдавала мне. И свою однокомнатную в центре Москвы завещала именно мне. Мы с ней это обсуждали:
— Катенька, жизнь — штука тяжёлая. Пусть у тебя будет свой угол. Хотя бы маленький.
Я уехала в Питер — университет, аспирантура. Остался год. Бабушка радовалась моим успехам, звонила, расспрашивала. За день до смерти мы говорили по телефону. Она смеялась. А утром её не стало. Инфаркт.
Меня сломало. Приехала только через три месяца. Хотела зайти в её квартиру — посидеть на кухне, поплакать, выпить чаю из её любимой кружки. Но когда открыла дверь — запах краски, стук молотка, чужие голоса.
— А вы к кому? — спросила я, теряясь.
— Нас Михаил вызывал. Детскую делаем — скоро ребёнок.
Я онемела. Михаил? Мой брат?
Позвонила матери. Та ответила сразу, будто ждала:
— Да, я отдала ему ключи. Катя, ну куда им с ребёнком-то? Ты же про квартиру молчала, не вспоминала. Решили — раз не спрашиваешь, значит, не нужна. Поживут пять лет, потом своё купят…
Я не верила ушам. Это что, всерьёз?
— Мам, квартира моя. По завещанию. Это не ваше решение.
— Ну что ты раздуваешь? Родной же человек! Ты сама говорила, Мишка ни в чём не виноват. У них дитя будет. Ты что, на улицу их выставишь?
Вот так. Без слов. Без спроса. Без мысли, что это моё. Просто взяли и решили: «Молчит — значит, согласна». А я не молчала. Я училась. Я хоронила бабушку. Я жила в чужом городе в съёмной комнатке. А они… распоряжались тем, что им не принадлежит.
Мишку я не виню. Он всегда слушал мать. Подкаблучник. Но она… Она знала, как я любила бабушку, как училась, как копила каждую копейку. И просто вычеркнула меня. Одним движением.
Теперь не знаю, что делать. Да, жалко брата. Семья, дитя. Да, я в Питере, и не факт, что вернусь. Но простить не могу. Продала бы квартиру — купила тут жильё. Или сдавала, чтоб не платить за съём. А сейчас я отдаю чужим людям свои деньги, а в моей квартире клеят обои и меняют полы без моего ведома.
Злость — не из-за денег. А из-за того, что у меня украли право. На память. На решение. На то, что по праву моё. Я думала, семья — это те, кто за тебя. Но сегодня поняла: иногда самые близкие предают. Именно те, кто должен был защищать.
