Когда Евдокия впервые увидела заветные две полоски, она сидела на кафеле ванной в своей хрущёвке, сжимая тест так, будто от этого зависела судьба вселенной. Тишина стояла гробовая – только шум в ушах да прерывистое дыхание. В голове крутился один вопрос, словно заяц в колесе: «Ну и какого чёрта теперь делать?»
Ей было всего двадцать пять – молодая, перспективная, с работой в солидной конторе в Перми, недавно взятой ипотечной однушкой и чётким планом на жизнь. Детей – ну максимум после тридцати, и уж точно не от женатого любовника.
А он – да, был женат. Не просто женат, а с двумя детьми, дачей под Челябинском и образцово-показательной семьёй. Но ворвался в жизнь Евдокии, как ураган – харизматичный, взрослый, уверенный. Никогда не обещал уйти от жены. Напротив – честно признавался, что любит супругу. Но если что… «Обеспечу». Деньгами, поддержкой, всем. Только без сцен, шантажа и разборок.
Когдаvendor reality ударила по голове, Евдокия три ночи не спала. Понимала – если сделает аборт, может больше и не стать матерью. Не могла себе этого позволить. Решила – рожать.
Но мир не оценил её героизм. Мать рыдала в подушку. Сестра – единственная, кто не осудил. Брат отмахнулся, как от назойливой мухи: «Сама нарвалась – сама разбирайся». А отец… Вот отец выдал настоящий перфоманс.
– Рожать?! От женатого алкаша?! Без мужа, без семьи?! Ты опозорила род Смирновых! Больше ты мне не дочь!
Орнул так, что стёкла дрожали. И… выключился. Ни звонков, ни смс, ни взгляд в её сторону. Мать попыталась вступиться – получила неделю бойкота.
Рожала Евдокия одна. Дочку назвала Глафира. Кудрявая, с ямочками на щеках и смехом, от которого таяли даже бабки в маршрутке. Отец ребёнка исправно переводил деньги, но в глаза не показывался – «чтобы не травмировать психику ребёнка».
Шли годы. Глаша росла бойкой, смышлёной, с характерной русской смекалкой. Евдокия крутилась, как белка в колесе – работа, садик, бессонные ночи… Иногда было чертовски тяжело, но каждая улыбка дочки стоила всех этих нервов.
Через шесть лет её брат – тот самый, что плевал на её проблемы – собрался жениться. И позвал сестру с племянницей.
– Отец будет, – предупредил. – Но ты всё равно приезжай. Я за вами заеду.
Евдокия двести раз передумала. Боялась этого ледяного взгляда, этого показного равнодушия… Но поехала.
Свадьба гремела на всю Уральскую улицу. Гости плясали под «Казачью», трескали холодец и орали «Горько!» Евдокия держалась в сторонке. Старалась не пересекаться с отцом. Тот, в свою очередь, делал вид, что стены пусты. Но Глафира…
И тут Евдокия увидела то, во что никогда бы не поверила. В углу зала сидел её отец. Рядом – Глаша. Он что-то ей шептал, а она хохотала. Он гладил её по голове. Смотрел на неё так, как не смотрел даже на родных детей.
Гости перешёптывались. Все помнили его скандал. Все видели, как трескается лёд.
Перед самым отъездом он подошёл нерешительно:
– Оставайтесь ночевать. С Глашкой. Место есть.
Это не было «прости». Это было «начнём сначала».
Теперь каждые выходные – у родителей. Отец таскает внучку в цирк, покупает киндеры, смеётся, как сумасшедший. О прошлом – ни слова. Он учится быть дедом. А Евдокия…
Она наконец-то перестала чувствовать себя изгоем.
Иногда путь домой – самый сложный. Но если в конце тебя ждут… Значит, игра стоила свеч.
