Я шла по знакомой дорожке к детскому саду — той самой, по которой уже много лет встречала свою любимую внучку Марусю. Обычно она первая замечала меня и бежала со звонким криком: «Бабушка!» — бросаясь в объятия. Но в тот день всё было иначе. Я увидела её издалека: девочка сделала шаг вперёд, глаза засветились, но воспитательница тут же остановила её, шепнула что-то — и Маруся, опустив голову, медленно отошла к игрушкам. Воспитательница же, глядя на меня с сочувствием, ровным голосом сказала:
— Простите, но мама оставила заявление. Забирать ребёнка могут только она и отец. Никому больше.
Я застыла, словно корнями в землю вросла. Будто по щеке ударили. Как так? Ведь я же не чужая! Это моя кровинка, моя внучка… Я всегда была рядом — не за благодарность, а просто потому, что люблю её всей душой.
Моя дочь Светлана вышла замуж пять лет назад. А спустя два года родилась Маруся — наше счастье. Я не просто помогала — я жила их жизнью: кормила, гуляла, убаюкивала, читала перед сном, водила в садик и забирала. Особенно когда Света с мужем пропадали на работе. Зять задерживался допоздна, дочь возвращалась к самому закрытию — в группе оставались только Маруся да один мальчик, чьи дедушка с бабушкой жили в другом городе. А я — всегда на подхвате!
Но всё разрушилось из-за, казалось бы, обычного разговора за воскресным чаем. Я принесла ватрушки, Марусе — новую матрёшку, и вдруг заметила, что у Светы изменилась походка, а живот чуть округлился. Догадка подтвердилась — она ждала второго ребёнка. И я, как мать, не смогла промолчать:
— Светочка, ты правда решила рожать в вашем-то положении?
Она спокойно ответила:
— Да. Мы с Сашей хотим. Разница между детьми будет хорошая.
И тут началось. Я не сдержалась: напомнила, что квартира в ипотеке, что на работе дрожат за каждое слово, боясь увольнения, что едва сводят концы с концами. Честно сказала, что не представляю, как буду справляться с двумя внуками.
Светлана вспыхнула. Зять молча вышел, не желая вмешиваться, а дочь выплеснула всё:
— Мы тебя никогда не просили! Ты сама лезешь, сама помогаешь, а теперь ещё и упрёки? Спасибо, мама, но дальше мы сами.
И справляются. Но какой ценой? Маруся ребёнок тихий, ранимый. В саду ей трудно: то игрушку отнимут, то в догонялки не берут, то нечаянно толкнут. А теперь, когда её забирают последней, она часами сидит в разновозрастной группе — шум, гам, хаос. А она жмётся к воспитательнице, ждёт. А я — не могу подойти.
Я униженно звонила Свете, умоляла: «Ну хватит! Ну поругались — в семье всякое бывает!» Но она холодно отвечала:
— Пусть в саду до вечера сидит, воспитатели за это зарплату получают. Может, научится общаться, а то слишком к тебе привязана.
А я-то знаю: каждое утро Маруся со слезами цепляется за мамину руку, а вечером, глядя в окно, всё ищет меня взглядом. А я стою вдали, как посторонняя. И сердце рвётся от боли и бессилия.
Вот так — одно необдуманное слово, и ты больше не бабушка. Просто пожилая женщина, которая когда-то пела колыбельные, заплетала косички и целовала в макушку. А теперь — не имеешь права быть рядом. Молчание — действительно золото. Жаль, я об этом забыла…
