Прошло два года. С тех пор дочь не написала ни строчки. Совсем вычеркнула меня из своей жизни. А мне скоро — семьдесят…
Мою соседку, Антонину Сергеевну, у нас во дворе все знают. Живёт она одна, ей шестьдесят восемь. Иногда забегаю к ней с пирогами — просто по-соседски, поболтать. Женщина добрая, интеллигентная, всегда приветливая, любит вспоминать путешествия с покойным мужем. Но о семье рассказывает редко. И вот перед прошлыми праздниками, когда я заглянула к ней с пряниками, она вдруг решилась открыть душу. Тогда-то я впервые услышала историю, от которой до сих пор мороз по коже.
В тот вечер Антонина Сергеевна была необычно тиха. Обычно бойкая и оживлённая, она сидела, уставившись в окно, будто не замечая меня. Я не стала торопить, налила чаю, разложила угощение и молча присела рядом. Она долго молчала, будто перебирала в памяти какие-то тяжёлые мысли. Потом вдруг выдохнула:
— Два года прошло… Ни звонка, ни письмеца. Пыталась дозвониться — номер больше не существует. Где она теперь, даже не знаю…
Голос её задрожал. Видно было, как перед ней мелькают годы, целая жизнь. И вдруг, словно плотину прорвало, Антонина Сергеевна заговорила.
— Жили мы счастливо. С Вадимом поженились молодыми, но с детьми не спешили — хотели пожить для себя. Он много ездил по работе, брал меня с собой. Дом наш был полной чашей, смеялись часто, обустраивали всё вместе. Он своими руками отстроил нам гнёздышко —报刊 уютную трёшку в центре Нижнего Новгорода. Гордился этим…
Когда родилась наша дочь, Людмила, Вадим словно ожил. Носил её на руках, читал стихи, каждую свободную минуту посвящал ей. Я смотрела на них — и сердце таяло от счастья. Но десять лет назад Вадима не стало. Долго болел, мы боролись, тратили все сбережения. А потом… тишина. Пустота. Будто куплет из песни вырвали.
После его смерти Люда начала отдаляться. Сняла комнату, захотела жить отдельно. Я не перечила — взрослая, пусть самостоятельность обретает. Навещала, звонила — вроде бы всё как обычно. Но два года назад пришла и прямо заявила: хочет взять ипотеку, купить свою квартиру.
Я вздохнула: помочь нечем. От накоплений, что копили с Вадимом, почти ничего не осталось — всё ушло на лечение. Пенсии хватает только на коммуналку да таблетки. Тогда она предложила… продать квартиру. Мол, купим мне комнату в пригороде, а остальные деньги пойдут на её взнос.
Я не смогла. Дело не в деньгах — в памяти. Эти стены, каждый угол — Вадим строил сам. Здесь вся моя жизнь, все радости. Как я могла это отдать? Она кричала, что отец всё делал ради неё, что жильё всё равно перейдёт к ней, что я думаю только о себе. Пыталась объяснить: хочу, чтобы она хоть иногда приходила сюда, вспоминала нас… Но она не слышала.
Хлопнула дверью — и ушла. С тех пор — ни слова. Ни звонка, ни поздравления. Потом случайно узнала от знакомой: ипотеку она взяла, теперь вкалывает на двух работах, без выходных. Ни семьи, ни детей. Даже подруга её давно не видела.
А я… жду. Каждый день смотрю на телефон, жду, что зазвонит. Но тишина. И дозвониться не могу — видимо, номер сменила. Наверное, не хочет меня видеть. Считает, что предала её тогда, не уступив. Но мне уже семьдесят. Не знаю, сколько ещё просижу в этой квартире, сколько вечеров проведу у окна в напрасном ожидании. И не пойму — чем же я её так обидела…
