Девочки, сердце рвётся на части, но сил молчать больше нет. Мой сын — единственный, ради кого я жила, — теперь делает вид, будто меня нет. И всё из-за неё — его жены, моей невестки. Где же я ошиблась? Почему родная кровь вдруг стала чужой?
Я растила его одна. Мужчины приходили и уходили: кто-то пил мою доброту, как компот, кто-то растворялся в тумане. Может, я слишком верила в любовь, принимая за неё просто тепло чужого плеча. В лихие девяностые крутилась, как белка в колесе, работала на трёх работах, экономила на себе, лишь бы у Алёши было всё.
Потом появился он — женатый, но наш ангел-хранитель. Устроил сына в нефтянку, помогал деньгами, когда все остальные разводили руками. Благодаря ему Алёша выучился, стал инженером, нашёл стабильную работу. Я верила в него, даже когда он грезил о своём деле вместо скучного офиса. Отдавала последние деньги, хоть сама ела хлеб с чаем.
А потом он привёл её. Красивая, но с глазами пустыми, как августовское поле. Быстро забеременела. Я обрадовалась — внучка будет! Помогла со свадьбой. Мой знакомый дал денег на кольца, и тут она… выбрала бриллиант, который стоил как моя зарплата за полгода. Осторожно сказала: «Может, скромнее? Ведь деньги на двоих…» В ответ — взгляд, будто я гадюку ей в суп подкинула. С тех пор я для неё враг.
Молчала. Терпела. Купила им машину, чтобы Алёша мог подрабатывать. Но потом — развод. Он запил. Права отобрали. Я вытаскивала его, как утопающего из проруби. Потом дела пошли в гору — и она вернулась. А я стала лишней.
Бизнес оформлен на меня — из-за долгов. Он платит по чуть-чуть, но больше проигрывает в казино, надеясь отыграться. Я снова дала денег — на аренду, на зарплаты. Он клялся, что всё наладится. А потом потребовал, чтобы я уволилась и помогала ему. Я согласилась. Теперь сижу, как мебель, и жду, когда обо мне вспомнят.
Подарил мне машину — новенькую, блестящую. Только бензин не оплачивает, страховку тоже. Иногда забирает её, а возвращает с убитой подвеской. Как-то срочно нужно было ехать — а она не заводится. А кредит за его прошлую тачку всё ещё висит на мне. Но я молчу. Потому что мать.
Отписала им долю в квартире. На праздники не зовут. Ни на Новый год, ни на дни рождения. Один раз зашла к нему на работу — он взорвался: «Ты меня позоришь!» За что? Я ведь не пью, не буяню, писала рассказы, даже в Союз писателей вступила. Не похожа на бабку с лавки у подъезда.
Иногда просто говорю: «Прости, если что не так». А теперь меня и вовсе вычеркнули. Не дозвониться, не написать. Сижу у окна, смотрю на чужих детей и думаю: за что? Почему мой мальчик, ради которого я готова была в огонь, теперь считает меня ненужной?
Плачу. Не от обиды — от боли, которую некуда деть. От того, что тот, кто должен быть моей опорой, стал дальше, чем незнакомцы на улице. Остались только воспоминания… и надежда. Надежда, что однажды он вспомнит, как я держала его за руку, когда ему было страшно. Как стояла за его спиной, когда весь мир отвернулся. И поймёт, что мать не предаёт. Мать — просто любит. Безусловно.
