Ледяной приём: как мечты о семейном ужине растаяли, как снег в марте
В тихом городке под Владимиром Алёна с трепетом ждала визита к родителям мужа. Она грезила о душевных посиделках, о сочном шашлыке, о смехе и долгих разговорах под звон рюмок. Её супруг, Артём, уверял, что его отец, Семён Петрович, и мать, Лидия Фёдоровна, — люди хлебосольные, и Алёна верила, что этот вечер сблизит их. Но действительность ударила по сердцу, словно колючий ветер с северных полей.
Путь занял целый день, и к дому свекров они подъехали уже в сумерках. Погода словно издевалась: хмурое небо, мелкий противный дождь, пробирающий до костей. Алёна надела своё самое нарядное платье, но вместо объятий её встретила лишь щель в двери. Лидия Фёдоровна, мельком глянув, бросила: «Ждите в сарае, там посидите». Алёна застыла. В сарае? В такую сырость? Но Артём, будто не замечая нелепости, лишь махнул рукой и повёл жену к покосившейся постройке во дворе.
Сарай оказался старым, с прогнившими досками и щелями, сквозь которые пробивался холод. Алёна съёжилась, кутаясь в лёгкий платок. Она пыталась улыбаться, но внутри клокотала обида. «Может, они накрывают стол?» — слабо надеялась она. Артём притащил старый плед, но он не спасал от промозглой сырости. Родители не спешили звать их в дом. Семён Петрович, высунувшись на крыльцо, прокричал, что мясо ещё не дожарилось, и исчез. Алёна почувствовала себя лишней, словно непрошеной гостьей на этом пиру.
Время тянулось мучительно. Дождь усиливался, стуча по крыше, а запаха жареного так и не было. Алёна смотрела на Артёма, ожидая, что он скажет хоть слово, но муж молчал, уткнувшись в экран. Её терпение лопнуло, как пересохшая верёвка. «Мы что, будем тут сидеть, как на лавочке у подъезда?» — не выдержала она. Артём лишь пробормотал, что мать скоро всё приготовит. Но «скоро» растянулось на три часа, пока голод и холод не стали нестерпимыми.
Наконец Лидия Фёдоровна вышла с тарелкой. Алёна ждала обильного угощения, как у себя дома, но её ждало новое унижение. Шашлык оказался сухим и жёстким, а к нему — лишь горсть резаных помидоров с луком. Ни картошки, ни пирогов, ни даже стакана чая. «Кушайте, пока не остыло», — бросила свекровь и скрылась в доме. Алёна смотрела на эту жалкую трапезу, и комок подступил к горлу. Это не был ужин. Это было издевательство.
Артём жевал, будто так и надо, но Алёна не выдержала. «Почему мы тут, а не в доме? — прошептала она. — Мы же не бродяги какие-то!» Артём замялся, забормотал что-то про «мамины порядки», но в его глазах читалось лишь смущение. Алёна вдруг поняла: для них она так и осталась чужой. Невесткой, которую можно посадить в сарай, не удостоив даже места за столом.
Обратная дорога прошла в тяжёлом молчании. Алёна смотрела в окно, где мелькали мокрые поля, и чувствовала, как гаснут её надежды. Она вспоминала, как в её доме гостей встречали щедро, как стол ломился от угощений. А здесь? Холодный сарай, скудная еда, ледяные взгляды. Это был не просто плохой вечер — это был приговор.
Дома Алёна долго ворочалась в постели. Стоит ли говорить Артёму, как больно ей было? Но она знала: он не поймёт. Он вырос в этом холоде, для него это — обычное дело. А для неё — нож в спину. Она поклялась, что больше не переступит порог этого дома, пока её не станут уважать. Но в глубине души её глодал страх: а вдруг этот холод навсегда поселится между ними? Устоит ли их брак под этим равнодушием? Или её любовь растает, как тот дождь, что промочил её до костей в проклятом сарае?
