Муж заявил, что сам справится, а я без него — никогда. Что ж, посмотрим.
После восьми лет брака я, Анфиса, наконец сбросила оковы тех убеждений, которые десятилетиями вбивали мне в голову мать, бабка и свекровь. Они твердили, что хорошая жена — та, что всё успевает: и работает, и детей растит, и дом держит в чистоте, и горячий обед всегда на столе, а муж ходит в отглаженной рубахе, сытый и довольный. Я старалась соответствовать, но муж мой, Егор, не замечал моих трудов. Он привык, что всё делаю я, и даже не видел, как я валюсь с ног. Я устала быть невидимой, устала тащить всё на себе.
Перед глазами всегда были примеры семьи. Мать, бабка, старшая сестра Авдотья — все они были образцовыми хозяйками, жившими ради семьи. Мать работала в больнице, возвращалась к обеду, стряпала, а потом до ночи заполняла бумаги. Никто не считал это подвигом — это была «женская доля». Отец до сих пор не знает, где лежат его носки. Мать подает ему тапки, накрывает на стол, несёт ужин. Ни разу не видела, чтобы он взял в руки тряпку или веник. Да, работал он много, домой приходил поздно, но деньги приносил. Благодаря ему у меня и сестры были свои квартиры. Мать могла бы не работать, но считала, что её копейка в семье важна. Так её учила бабка, а мать учила нас.
Авдотья, сестра старшая, замуж вышла на пять лет раньше меня и во всём подражала матери. Окончила пединститут, родила двоих, дом её сиял чистотой. Когда я у неё бывала, всё кипело: дети причесаны, полы блестят, пироги только из печи. После свадьбы я мечтала о таком же семейном рае. Хотела быть идеальной хозяйкой, всё делать сама. Но Егор, в отличие от отца или Авдотьина мужа, много не зарабатывал. Возвращался поздно, но его жалованья едва хватало. Я утешала его, говорила, что он умён и ещё выбьется. А сама крутилась, как белка в колесе.
Егор не помогал. До женитьбы жил с родителями, и мать его, Агафья Тихоновна, берегла сына от «бабьих» дел. Мужчина, по её словам, должен чинить, гвозди забивать да мешки таскать. Но у Егора спина болела, так что и тяжести отпали. За восемь лет один ремонт сделали, да и то наняли мастеров. Я же надрывалась: мыла, готовила, стирала, гладила. Хотела быть «хорошей женой», но силы кончались.
Два года назад родила второго. Беременность была тяжёлой, едва ходила, но Егор вместо поддержки начал ворчать. Ему не нравился суп, мятая рубаха, пыль на полках. Я, измученная, с младенцем на руках, пыталась тянуть всё, как прежде. Мать и свекровь твердили, что ничего особенного я не делаю — обычное женское дело. Я верила, хотя внутри росло чувство, что тону под их ожиданиями.
Всё изменилось, когда семилетний сын, Вадим, отказался убирать игрушки, заявив: «Это бабье дело, мама уберёт». Он повторил слова отца. В тот миг что-то во мне надломилось. Может, в другой день махнула бы рукой, но тогда меня накрыло яростью и тоской. Кричала, рыдала, не могла остановиться. Это была не истерика — крик души, уставшей быть тенью. Успокоилась лишь через час, но поняла: так больше нельзя.
Вечером решила поговорить с Егором. Хотела объяснить, как тяжело, как задыхаюсь без помощи. Не требовала, чтобы он всё делал — лишь бы помог: в магазин сходил, с детьми посидел, чтобы я могла помыться, раз в неделю полы помыл. Но он отрезал: «С чем ты не справляешься? С детьми? С уборкой? С плитой? Я тебя кормлю, пока ты в декрете, а ты хочешь, чтобы я за тебя работал? А ты что делать будешь — на печи лежать?» Его слова резанули, как нож. Он не услышал, не захотел понять. В конце бросил: «Я без тебя проживу, а ты без меня — нет». Что ж, посмотрим.
С того дня я решила — хватит. Вернулась к работе на полставки. Раньше преподавала французский, теперь снова взяла учеников. В доме началась тихая война. Перестала бегать за Егором: не готовила ему, не стирала, не гладила. Готовила только себе и детям, их вещи стирала. Хотел жить без меня? Пусть попробует. Мать и Авдотья отказались помогать с детьми, обвиняя меня в развале семьи. «Глупости какие — мужа не кормить! Он прав, ты сама виновата. Работала, дом вела — и ничего, жива», — твердили они. «Терпи, баба, судьба моя», — добавила мать. Для неё это было нормой, для меня — унижением.
Выручила подруга Марфа, с которой когда-то в школе работали. Она согласилась сидеть с младшим, пока я учу. Вадим уже мог оставаться один. Так живём два месяца. К прежней жизни не вернусь, где была служанкой. Это трудно, но я не хочу до гроба быть уборочной машиной. Вадима уже приучила к порядку, младшего научу, чтобы не делил дела на «мужские» и «бажины». Надеюсь, Егор одумается. Если нет — готова к разводу. Лучше одна, чем невидимка в собственном доме. Моя доля — не угождать, а жить по-человечески.
