Год назад я бы рассмеялась, если бы кто-то сказал, что брошу Степана. Мужа, с которым прожила двенадцать лет, которого боготворила. Человека, о котором подруги шептали: «Тебя сама судьба поцеловала». Он был для меня всем. Надёжный, как русская печь, ласковый отец, душа дома. Жили будто в сказке. А теперь я живу у сестры в Мытищах, с двумя детьми и мыслью, что иначе нам всем пришёл бы конец.
Когда поженились, всё шло как по маслу: начали с малогабаритки в Люберцах, потом Степан продал её и взяли ипотеку на трёшку в новостройке. Сделали ремонт, купили крепкую мебель, зажили по-человечески. Два сына — Ваня и Тёма, девять и четыре. Я преподавала в музыкалке, не ради денег, а потому что душа пела. Степан кормил семью, был её стержнем. Ездили на юг, отмечали праздники с размахом. Счастье, да и только.
Но всё рухнуло в один день.
Позвонили с его работы: Степан упал без сознания прямо в кабинете. Скорая, больница, МРТ… Диагноз: опухоль. Доброкачественная, но старая, запущенная. Врачи разводили руками — операция рискованная, сложная. Чудом вытащили.
Выжил. Но моего Степана больше не было. Лицо перекошено, слух плохой. Но страшнее другое — внутри он стал чужим. Вернулся домой, и начался ад.
Уволился. Отрезал:
— Хватит. Теперь ты тяни.
Я взяла вторую работу. Падала с ног. А он? Лежал на диване, листал новости, смотрел передачи о конце света. Ни руки протянуть, ни слова доброго. Только упрёки. И крики. Море криков.
Срывался на всех: на меня, на детей. Даже на маленького Тёму. Кричал, что мы его «добили». Что из-за нас он сломался.
Потом пошли странности. Скупал соль, крупы, тушёнку. Перестал пить таблетки, на врачей плевал. Я умоляла — он орал, что я «в дурку его сдам», что у меня «любовники» и «вся Москва мне в ноги кланяется».
Дом стал полем боя. Дети дрожали при его шагах. Я больше не могла. Собрала вещи и уехала к сестре.
Развод был делом времени. Не потому, что он болен. А потому, что сдался. Перестал быть мужчиной, отцом… Человеком.
Теперь его родня шепчет, что я предательница. Что кинула его, когда стало трудно. Что «жила за его счёт, а теперь свалила». Больно слушать. Потому что никто не видел, как я ночами плакала от бессилия. Как тряслись руки, когда он орал на детей. Как тащила на себе всё одна.
Я бы не ушла, если бы он согласился на лечение. Если бы остался собой. Но я больше не могла растить сыновей в страхе. Мой долг — защитить их.
Иногда вспоминаю прежнего Степана. С тёплыми руками, с добрым смехом. И сердце болит. Но я смотрю на Ваню и Тёму — и знаю: всё правильно. Спасла их. И себя. Даже если пришлось разбить своё сердце.
