*Из дневника Ивана Петровича*
Вот так и пролетает жизнь… А под конец оказываешься лишним даже для родных детей.
Татьяна Дмитриевна всегда была крепкой женщиной — спокойной, с твёрдым характером и ласковым взглядом. Вырастила детей троих, подняла на ноги, женила-выдала замуж, отпустила в свободное плавание. Теперь сидит у окошка в деревенской избе, перелистывает потрёпанные фотокарточки, перечитывает открытые письма. На коленях — жестяная шкатулка с самым ценным: детскими снимками, поделками внуков, вырезками из районки, где хоть строчку посвятили их фамилии.
Старшенький, Дмитрий, укатил за бугор ещё в девяностых — сразу после срочной службы. С тех пор ни разу не наведался. Лишь изредка шлёт открытки да скидывает в соцсетях фотки с чужими пейзажами. Татьяна Дмитриевна не ропщет. Знает: своя семья, дела, заботы. Но на душе кошки скребут. Очень даже скребут.
Средняя, Надежда, вышла за моряка. Вечные гарнизоны, полугодовые тишины, редкие визиты с чемоданами гостинцев. Когда приезжают, в глазах дочери — искорки счастья. Ну и ладно. Муж Татьяны Дмитриевны, Иван, хоть и хмурится, но зятя уважает: «Молодец Надька, не промахнулась».
А вот с младшей, Галей, вышла заноза. После развода оставила внука на попечьё бабки и укатила в Питер. Сама же и благословила: «Иди, устраивайся, я пригляжу». Девчонка выучилась, работу нашла. А через два года примчалась за сыном.
Помнит, как внучонок цеплялся за её сарафан, не хотел уезжать. Плакал втихомолку — только слёзки по щекам. Татьяна Дмитриевна тогда стиснула зубы, промолчала. Не посмела перечить.
Прошло три года. Тянет к дочери, к внуку. Всё сильнее. Не выдержала в конце концов:
— Ваня, съезжу к Галке. Хоть на денёк. Сердце не на месте.
Муж покряхтел, кивнул. Сам-то хворал — осенний сквозняк подкосил. Проводил на рассвете до автовокзала, сунул в руки узелок с ватрушками, поцеловал в макушку.
— Только звони, Тань, как доедешь.
Доехала. Тряская «газель», сумки с гостинцами, банки солёных огурцов да шерстяные носочки ручной вязки. Позвонила дочке утром. Галка буркнула:
— Мам, ну надо ж было предупредить! У меня совещание, потом за Сашкой в лицей, ещё дела… Ты ж понимаешь, город — не деревня!
— Прости, родная, — прошептала Татьяна Дмитриевна. — Хотела как лучше…
Водворил внук. Уже парнишка — плечи широкие, взгляд твёрдый. Весь в деда. Только глаза холодные, чужие.
— Здрасьте, бабуль, — бросил через плечо. Обнял вяло.
Квартира — блестит-переливается, но дышит одиночеством. Галя сварганила борщ, поставила на стол три котлетки. Татьяна Дмитриевна съела одну. Потянулась за второй — рука замерла. Вспомнила, как сама ставила перед детьми чугунки со щами — ешьте, родные, пока из ушей не пойдёт. Тут же — словно в столовой: по норме.
Вечером листали с внуком альбомы. Он был корректен, но дальше некуда. А Галя пропадала — то «аврал на работе», то «подруги затащили», то «встреча с коллегой».
Три дня. Татьяна Дмитриевна чувствовала себя ненужным экспонатом. А потом услышала, как внук спрашивает:
— Ма, а дядя Серёжа когда? Обещал сводить на хоккей.
— Как бабуля уедет, — отрезала дочь.
Всё. Поняла. До последней чёрточки. До комка в горле.
Собралась молча. Оделась. Встала в прихожей. Галка выскочила из кухни:
— Ты куда, мам? Автобус же завтра!
— Уеду пораньше. Не тужи. Передай Сашке, дед спрашивает. Доберусь, не впервой. Спасибо за хлеб-соль.
До автовокзала шла, смотря под ноги. В автобусе уткнулась в стекло. Слёзы капали на потрёпанную сумку.
Как же стремительно мчатся годы… Столько вложено — а оказалось никому не нужно. Они выросли. У них своя колея. А мы, старики… так, придорожная пыль.
На остановке её ждал Иван. Обхватил грузными руками, прижал к телогрейке.
— Танька, ну где тебя носило? Чуть с ума не сошёл. Даже от пельменей отказывался.
Она рассмеялась сквозь слёзы. На этот раз — от тепла.
— Поехали, Ванюша. Домой… Пока там ещё ждут…
*Запись от 12 октября.*
Вот и весь урок: роднее родной земли — только тот, кто на ней тебя ждёт.
