Мне 62, ему 49 — он клялся в любви, а я варила да штопала… Пока не выставила за дверь.
Развод много лет назад оставил глубокую рану. Шло время, но боль притуплялась медленно.
Первый муж оказался не просто неудачником — настоящим энергетическим вампиром. Не работал, пил, исчезал на сутки, а потом тащил из дома вещи, как шакал. А я терпела. Ради сына. Ради Артёма. Только ради него.
Когда мальчику стукнуло двенадцать, он подошёл, посмотрел мне в глаза и твёрдо сказал:
— Мам, зачем тебе это? Выгони его. Просто выгони.
Меня будто молнией ударило. Всё стало на свои места. В тот же вечер я выставила мужа на улицу. Без сожалений. Только лёгкость. Воздух. Не передать словами, каково это — дышать без страха и гнетущего чувства вины.
Потом были мужчины. Пинали, звали в кино. Но я не велась. Не могла. Боялась. Страх, что снова стану рабыней вместо любимой женщины.
Последние четыре года были особенно одинокими. Сын уехал в Канаду, нашёл работу, осел там навсегда. Звал меня. Но поздно. Не смогу начать всё с нуля в чужой стране. Здесь — моя жизнь, моя память, мои победы и поражения.
А потом грянул карантин. И всё. Ни встреч, ни объятий. Только стены да тишина.
Подруга как-то настойчиво сказала:
— Ну найди хоть кого-нибудь! Поговорить, посмеяться… Ты же не ледышка!
А я ей в ответ:
— Смотрю на сверстников — сердце жмёт. Седина, сгорбленные спины, в глазах — усталость. Им не любовь нужна — сиделка. А я не хочу быть сиделкой. Хочу быть желанной.
— Так возьми помоложе! Ты, Вера, прекрасно выглядишь, честно!
Я отшутилась. Но мысль засела.
А потом произошло неожиданное. Увидела его.
Он каждый день гулял с псом в нашем сквере. Высокий, подтянутый, вечно в чёрной куртке. Его звали Виктор. 49 лет. В разводе, бывшая жена сбежала в Испанию, осталась взрослая дочь.
Слово за слово — начали общаться. Потом совместные прогулки. Потом кофе. Потом букеты. Каждый день. Даже не помню, когда он остался у меня переночевать, а потом просто поселился.
Соседки шептались:
— Да куда ему, такому видному, к тебе, Вера?! Да ты ведьма какая-то!
Мне, конечно, льстило. Да. Я снова почувствовала себя женщиной — готовила обеды, гладила рубашки, встречала у порога с улыбкой.
Но однажды он вдруг заявил:
— Тебе бы, Вера, побольше двигаться. Могла бы гулять с моим Шариком по утрам?
Я удивилась:
— А почему мы вместе не сходим?
— Ну… не стоит лишний раз на людях появляться вдвоём. Люди же…
И тогда меня пронзило: ему стыдно. Меня. Моих лет. Моих седин, морщин, всего.
Я огляделась. Он не делал ничего по дому. Даже носки на пол бросал. А я? Плита, утюг, швабра… Прислуга. Не любимая женщина. Обслуга.
Набравшись сЯ выгнала его, когда он попросил меня одолжить деньги на подарок своей дочери — потому что любить для него значило только брать, а отдавать он не умел.
