Меня зовут Татьяна Ивановна, мне шестьдесят три года, и уже несколько лет я чувствую себя чужой в жизни родного сына. А всё из-за его жены, моей невестки Алины, которая делает всё, чтобы отдалить меня от их семьи. И знаешь, что самое обидное? Я ей ничего плохого не сделала. Ни разу не повысила голос, не упрекнула, не вмешивалась. Только тепло, заботу и искреннее желание быть рядом. А в ответ — пустота. Словно стена выросла между нами.
Когда сын Дима сообщил, что собирается жениться, я, конечно, захотела познакомиться с невестой. Всё-таки мечтала, что буду относиться к ней, как к родной. Но Дима тогда смущённо промямлил:
— Мам, Алина пока не хочет знакомиться. Говорит, боится, что не понравится.
Я решила не давить — мало чем, бывает, людей загоняешь в угол. Но когда начали готовиться к свадьбе, не выдержала:
— Ты что, покажешь мне жену только в ЗАГСе? Да я же не случайная тётка с улицы!
В итоге Дима уговорил Алину приехать. Я накрыла стол, испекла пикоги, купила торт — ну чтобы встретить как родную. А она… Сидела, будто воду в рот набрала. Ни улыбки, ни слов благодарности. Как будто отдавала мне долг. Я подумала, может, волнуется. Но в душе уже ёкнуло.
После свадьбы они переехали в свою «двушку» в Подольске — молодцы, взяли ипотеку, сами всё решили. Я не лезла, дай Бог им счастья. А через два месяца у них родился Серёжа. Свет моих глаз, внучек!
Я думала, вот теперь-то Алина смягчится — материн. Но стало только хуже. Звоню, говорю: «Можно приехать?» — а она в ответ: «Не стоит, мы будем заняты». А потом Дима случайно проговорился, что сидели весь день дома. Значит, просто не хотели меня видеть.
Но я не опускала руки. Покупала Серёжке матрёшки, играшки, фрукты, пироги пекла. Всё ради того, чтобы хоть как-то сблизиться. Но Алина будто не замечает. Прихожу — она делает вид, что меня нет. Уходит в спальню и тихо закрывает дверь.
Сидим с Димой и внуком на кухне, чай пьём, смеёмся, а Алина — будто призрак. Как так можно? Я же добра желаю! Ни разу не сказала ей ничего лишнего, ни в чём не упрекнула. Наоборот, хвалила, поддерживала, не лезла с советами. Почему же я для неё словно отрава?
Может, боится, что начну учить жить? Но я ж не из таких! Я просто хотела быть рядом, разделять радости, помогать, когда трудно. Разве это преступление?
Не знаю даже, что делать. Ехать туда — словно в чужой дом приходить. А не видеть внука — сердце болит. Люблю сына, люблю его семью. Но, видно, моя любовь им не нужна…
Всё равно не теряю надежды. Может, однажды Алина выйдет из комнаты, улыбнётся и скажет: «Садитесь, Тони Ивановна, чай пить будем». Хотя бы дожить бы до этого дня…
