Прошло два года. Моя дочь ни разу не позвонила и не написала ни строчки. Она больше не хочет меня знать, а мне уже скоро семьдесят.
По соседству живет Галина Семёновна, ей недавно исполнилось шестьдесят восемь. Я иногда заглядываю к ней — несу пирожки или конфеты, чтобы скрасить её одиночество. Она добрая, с лёгким нравом, любит рассказывать о путешествиях в Сочи или Крым. Но о семье говорит редко. Лишь однажды, в преддверии Нового года, она открыла мне душу.
В тот вечер Галина Семёновна встретила меня не по-обычному. В глазах — пустота, улыбка — будто натянута. Я принесла ватрушки и шоколад, надеясь её развеселить. Мы молча пили чай, пока она не нарушила тишину.
— Два года… — прошептала она, глядя в чашку. — Как будто и не было меня в её жизни. Ни звонка, ни письма. Я сама звонила — но её номер больше не существует. Может, сменила. Даже не знаю, где она теперь.
Голос её дрожал, как осиновый лист на ветру. И тогда Галина Семёновна, тяжело вздохнув, начала вспоминать.
Когда-то у нас была крепкая семья. С Виктором познакомились молодыми, не спешили с детьми — хотели пожить для себя. Он работал водителем на дальние рейсы, а я сопровождала его, когда получалось. Зарабатывали, копили, мечтали.
Со временем купили трёшку в спальном районе. Виктор сам делал ремонт — каждую дверь подгонял, каждую полку вешал с любовью. Этот дом стал нашим гнёздышком, воплощением всех надежд.
Потом родилась Леночка. Муж души в ней не чаял — катал на плечах, читал сказки на ночь, водил в зоопарк. Казалось, жизнь удалась.
Но счастье кончилось. Десять лет назад Виктора не стало — сердце подвело. Все сбережения ушли на лечение, но врачи лишь разводили руками. После его ухода дом опустел, будто вымер.
Лена изменилась. Стала пропадать у друзей, потом съехала на съёмную. Я не держала — понимала, что ей нужно своё пространство. Виделись редко, но общались. До одного дня.
Два года назад она пришла с просьбой: хотела взять ипотеку, попросила продать нашу квартиру. Мол, мне купить однокомнатную, а разницу — на первый взнос.
Я отказалась. Не из-за жадности. Просто… эти стены — всё, что осталось от Виктора. Каждый уголок здесь напоминает о нём.
Я попыталась объяснить, но Лена не стала слушать.
— Папа строил это для нас! — крикнула она. — А ты держишься за воспоминания, как за могильный крест!
Затем хлопнула дверью. И больше — ни слова.
Недавно узнала от подруги: Лена взяла кредит сама. Работает без выходных, снимает комнату. Ни мужа, ни детей — только работа и долги.
Я звонила — бесконечно. Безответно. Знакомая сказала, что она худая, бледная, но никого к себе не подпускает.
Не знаю, как до неё достучаться. Как извиниться, если даже не понимаю, за что. Мне скоро семьдесят, а сердце ноет каждый день.
Сижу у окна, смотрю в темноту, представляя, что однажды дверь откроется и она скажет: «Мама, прости». Но, видимо, это лишь грезы старухи.
Часто думаю: правильно ли я поступила? Надо ли было отдать дом ради её будущего? Или память важнее?
Ответа нет.
Только тишина в пустых комнатах да фото Виктора на стене. Он будто спрашивает: «Как же так вышло?»
А мне нечего ему ответить…
**Жизнь учит: порой мы держимся за прошлое, не замечая, как теряем будущее.**
