Уже два года, как Валентина Петровна не говорит с дочерью Светланой. Год назад та внезапно перестала брать трубку, сменила замки в своей квартире в тихом городке на Волге и чётко дала понять — матери здесь не место. Валентина Петровна до сих пор не может примириться с этим, и каждый раз, вспоминая дочь, чувствует, как в груди застывает осколок льда.
«Два года тишины, — вздыхает Валентина Петровна, и её пальцы судорожно сжимают край стола. — Светка живёт, словно меня и не было: фотографии в «ВКонтакте», подруги, прогулки. А для матери — ни слова. У неё своя семья: муж, трёхлетняя Алёнка, своя берлога. Я всегда держала строгость — к себе, к людям, к ней особенно. Разве не обязан родитель растить ребёнка в порядке? Хотела, чтобы училась на пятёрки, полы мыла, в зеркало глядела не зря».
Она не изменила привычки командовать, даже когда Светлана вышла замуж. Каждый визит превращался в суд: «Как можно в таком хламе жить?» — ворчала Валентина Петровна, перекладывая банки в шкафу, будто перед ней снова стояла десятилетняя девочка. Упрекала за грязную сковородку, хлопала дверью, если внучка плакала, а зятя называла «ноль без палочки»: «Сергей твой — без царя в голове, вечно без гроша за душой!» Она верила, что лишь она одна может говорить правду, даже если та режет, как нож.
А потом случился последний звонок. «Просто сказала, что дочка Нины, моей двоюродной, уже стихи читает в четыре года, — вспоминает Валентина Петровна, и тень пробегает по её лицу. — А Светка вдруг как взорвётся: «Хватит чужих детей мне тыкать!» Да как же не сравнивать, если всё налицо?» После этого — тишина. Новые замки. Запрет на порог. «Думала, пройдёт, — шепчет она. — Ждала, что придёт на коленях. Не пришла».
Месяцы текли, а молчание давило, как подушка на лице. В августе у Валентины Петровны был день рождения. Она ждала звонка до рассвета, но телефон молчал. «Родная мать, а поздравить — совести не хватило!» — кричит она, сжимая кулаки. Назавтра сорвалась и набрала с чужого номера: «Не хочешь знать мать — освобождай мою квартиру!»
Шесть лет назад, перед свадьбой Светланы, Валентина Петровна переписала на неё жильё. «Сергей — ветер в поле, зарплата — слеза, — объясняет она. — Хотела помочь. А теперь… раз плевать мне в душу — пусть ищут, где сами!» Светлана ответила жёстко: квартира её, документы в порядке, и выселять её не за что. «Заявила, что это её стены, и мне тут не хозяйка, — голос Валентины Петровны дрожит от ярости. — Где же правда?»
Она уверена, что права. «Независимая? Пусть попробует без меня! — бросает она. — Раз мать — пустое место, пусть и крышу ищет сама». Но ночами её гложет иное. Вспоминает, как пеленала Светку, как учила её не плакать, как мечтала, что однажды дочь обнимет её просто так. «Всё для неё, — шепчет она в темноте, и слёзы катятся по жёстким щекам. — Почему же она меня вычеркнула?»
Светлана молчит. Может, устала от вечных нотаций. Может, решила охранять свою семью, как крепость. Но Валентина Петровна не сдаётся. Ждёт, что дочь протянет руку — хотя с каждым днём эта надежда тает, как первый снег на тротуаре.
