Мне семьдесят семь, и наступил день, когда я прошу у невестки, Надежды, всего лишь миску борща. Еще недавно я верила, что ее долг — содержать дом в порядке, стряпать, вышивать, заботиться о семье, как делала я в свои годы. Но времена переменились, и я, Антонина Семёновна, осознала: мои надежды остались там, в прошлом. Сын Дмитрий и Надежда забрали меня к себе, и теперь я живу в их квартире, чувствуя себя то ли гостьей, то ли ненужной ношей. Сердце сжимается от этой мысли, но я учусь смиряться, хотя горечь всё ещё тлеет где-то глубоко внутри.
Раньше я была хозяйкой просторной квартиры. Вставала до рассвета, варила солянку, пекла блины, штопала носки, растила Дмитрия. Муж, царство ему небесное, трудился на фабрике, а я следила, чтобы дом встречал его теплом. Я думала, так и должно быть: женщина — хранительница уюта, а невестка, когда придет время, подхватит эту эстафету. Когда Дмитрий привел Надежду, я мечтала, что она станет мне опорой, что мы будем вместе возиться на кухне, делиться секретами заготовок, как в старые добрые дни. Но вышло иначе.
Надежда — женщина нынешнего века. Работает в банке, вечно с ноутбуком, носит строгие костюмы, готовит раз в неделю. Когда они с Дмитрием сыграли свадьбу, я ещё жила одна, но потом здоровье подвело — спина заболела, давление скакать начало. Дмитрий уговорил меня переехать: «Мама, мы справимся, тебе будет легче с нами». Я согласилась, продала свою квартиру, чтобы не обременять их, и отдала деньги на ремонт их гнёздышка. Думала, буду помогать, чем смогу. Но оказалось, Надежде не нужны ни моя помощь, ни мои советы.
С первых дней я заметила: она не терпит, когда я заглядываю на кухню. Раз предложила сварить рассольник, как любит Дмитрий, а она усмехнулась: «Антонина Семёновна, не беспокойтесь, я закажу доставку, проще будет». Доставку? Для меня еда всегда была заботой, а не кнопкой в смартфоне. Пробовала прибраться — Надежда вежливо останавливала: «Не надо, у нас автоматический пылесос». Пылесос? А где же душа, где тепло? Я молчала, но внутри росло чувство, будто я здесь — лишний стул. Дмитрий, мой сын, только отмахивался: «Мам, Надя справляется, ты отдыхай». Отдыхай? В мои-то годы отдых — не безделье, а ощущение, что ты ещё кому-то нужна.
Больнее всего — её взгляд на вещи. Я всегда считала, что невестка должна почитать свекровь, помогать, прислушиваться. Но Надежда живёт по своим правилам. Готовит какие-то салаты с рукколой, а не драники, как я показывала. Дом чистый, но безжизненный — нет тех мелочей, что делают его домом: ни вязаных скатертей, ни аромата свежего хлеба. Однажды осторожно сказала: «Надюша, может, булочки испечём, Димка с детства любит с маком». А она ответила: «Антонина Семёновна, мы теперь следим за питанием, углеводы вредны». Углеводы? А чем же душа питается?
Я начала злиться. Думала, она меня не уважает, мои знания ей ни к чему. Пыталась поговорить с Дмитрием: «Сын, твоя жена за домом не смотрит, всё заказами, всё через экран. Разве так семья живёт?» Но он лишь отшутился: «Мам, у нас всё в порядке, не драматизируй». В порядке? Для них, может, и так, а я чувствую себя, как вещь, которую поставили в кладовку. Подруга, когда я ей пожаловалась, вздохнула: «Тоня, другие теперь времена, невестки не те». Но я не хочу винить времена. Я хочу, чтобы меня замечали, а не просто кормили и укладывали в кровать.
На днях я не выдержала. Надежда готовила ужин — что-то с рыбой и непонятным соусом. Я сидела в своей комнате, слышала, как они с Дмитрием смеются, и вдруг поняла, что я здесь чужая. Встала, зашла на кухню и сказала: «Надя, свари мне, пожалуйста, мисочку борща. Обычного, как я люблю, с капустой». Она удивилась, но кивнула: «Хорошо, Антонина Семёновна, завтра сделаю». И вот вчера она принесла мне борщ — простой, горячий, почти как мой. Я ела и чуть не расплакалась. Не из-за вкуса, а потому что осознала: вот и всё, чего я теперь прошу. Не советов, не помощи по хозяйству, не прежних порядков — просто тарелку борща.
Я поняла: мои мечты принадлежали другому времени. Надежда не станет мной, и, может, это и не плохо. Она работает, устаёт, а я, в свои годы, уже не вправе судить, как им жить. Но больно оттого, что я больше не та, кому они нужны. Дмитрий любит меня, я знаю, но у него своя жизнь. А я сижу в их доме и думаю: куда делась та женщина, что справлялась со всем? Осталась лишь старуха, просящая борща.
Я решила не сдаваться. Попробую жить иначе: смотреть телепередачи, гулять в парке, звонить подругам. Может, попрошу Надежду показать, как заказывать еду в телефоне — вдруг понравится? Но я не хочу быть обузой. Если они не видят во мне мать и бабушку, я найду, для кого жить. А пока прошу лишь миску борща — и, может, чуточку тепла, которого мне так не хватает.
