Мне семьдесят семь, и я дожила до того дня, когда прошу у невестки, Ларисы, всего лишь тарелку борща. Еще недавно я считала, что ее долг — содержать дом в чистоте, стряпать, вышивать, ухаживать за семьей, как делала я в молодости. Но времена переменились, и я, Антонина Семёновна, осознала: мои представления остались в прошлом. Сын Дмитрий с Ларисой забрали меня к себе, и теперь я живу в их квартире, чувствуя себя то ли гостьей, то ли лишним грузом. Сердце ноет от этой мысли, но я учусь смиряться, хоть обида и тлеет где-то глубоко.
Когда-то я была хозяйкой просторной квартиры. Вставала с рассветом, варила щи, пекла блины, штопала носки, растила Дмитрия. Мой покойный муж трудился на фабрике, а я создавала уют, чтобы он возвращался в дом, где пахнет хлебом. Я была уверена: так и должно быть — женщина хранит очаг, а невестка перенимает традиции. Когда Дмитрий привел Ларису, я надеялась, что мы будем как мать и дочь — вместе варить варенье, советоваться, как в старину. Но вышло иначе.
Лариса — женщина нынешнего века. Работает в банке, вечно с ноутбуком, носит узкие юбки, готовит раз в неделю. Когда они поженились, я еще жила одна, но потом ноги стали отказывать, голова — кружиться. Дмитрий настоял: «Мама, переезжай к нам, тебе будет легче». Я согласилась, продала квартиру, чтобы не обременять их, и отдала деньги на ремонт их лоджии. Думала, буду помогать по мере сил. Но Лариса не хотела ни моей помощи, ни моих советов.
С первого дня я поняла: ей не нравится, когда я лезу на кухню. Раз предложила сварить рассольник, как любит Дмитрий, а она лишь улыбнулась: «Антонина Семёновна, не тревожьтесь, я закажу доставку». Доставку? Для меня еда — это забота, любовь, а не звонок курьеру. Пыталась протирать пыль, но Лариса мягко забирала тряпку: «У нас есть умный пылесос». Умный? А где же душа, где человеческое тепло? Я молчала, но внутри росло чувство: я здесь чужая. Дмитрий лишь отмахивался: «Мама, Лара справляется, ты не волнуйся». Не волнуйся? В мои годы покой — это не безделье, а чувствовать себя полезной.
Больнее всего — ее равнодушие. Я верила, что невестка должна почитать свекровь, советоваться, перенимать опыт. Но Лариса живет по-своему. Готовит какие-то роллы вместо драников, которые я учила. Квартира у них стерильная, но безжизненная — нет тех мелочей, что делают дом родным: ни вязаных салфеток, ни запаха ванилина. Как-то осторожно сказала: «Ларочка, может, испечем пирог с яблоками, Дима любит». А она ответила: «Антонина Семёновна, мы теперь на низкоуглеводной диете». Диета? А чем же тогда душа питается?
Я начала злиться. Думала, она меня не уважает, презирует мою мудрость. Пыталась жаловаться Дмитрию: «Сынок, твоя жена совсем домом не занимается, всё на бегу, всё через интернет. Разве так семью берегут?» Но он только отшутился: «Мама, у нас всё в порядке, не придумывай». В порядке? Для них — да. А я чувствую себя, как рухлядь в углу. Соседка Нина, когда я ей пожаловалась, вздохнула: «Тоня, сейчас другие невестки, не заставляй их жить по-старому». Но я не хочу винить время. Я хочу, чтобы меня видели — не как обязанность, а как человека.
Недавно я не выдержала. Лариса готовила ужин — что-то с крепкими запахами и зеленью. Я сидела в комнате, слышала, как они с Дмитрием смеются, и вдруг почувствовала, будто я здесь призрак. Встала, подошла к кухне и сказала: «Лара, свари мне, пожалуйста, просто борщ. Как раньше, с капустой и свеклой». Она удивилась, но кивнула: «Хорошо, Антонина Семёновна, завтра сварю». И вчера принесла — горячий, наваристый, почти как мой. Я ела и сдерживала слезы. Не от вкуса, а от осознания: теперь мне нужно так мало. Не советов, не помощи, не моего порядка — всего лишь тарелка борща.
Я поняла: мои ожидания — из другого века. Лариса никогда не станет такой, как я, и, возможно, в этом нет беды. Она строит карьеру, устает, а я, старуха, уже не в праве учить, как им жить. Но больно осознавать, что я больше не нужна по-настоящему. Дмитрий любит меня, конечно, но у него своя жизнь. А я сижу у окна и думаю: куда делась та женщина, что вертела всем домом? Осталась лишь бабка, которая просит борща.
Решила: не буду сдаваться. Научусь жить по-новому — смотреть телесериалы, кормить голубей во дворе, звонить подругам по старинному телефону. Может, попрошу Ларису показать, как заказывать еду в приложении — вдруг понравится? Но я не хочу быть ношей. Если они не видят во мне мать, я найду, для чего жить. А пока прошу лишь тарелку борща — и, быть может, капельку тепла, которого мне так не хватает.
