Этот сон длится уже три года, будто заколдованный круг, из которого нет выхода. Началось всё в тот день, когда мой сын Дмитрий, тридцатипятилетний мужчина, ввёл в нашу двушку в Питере новую жену — Светлану. С ней пришли двое её детей. Сначала он клялся: ненадолго. Временная мера. Но разве мы, женщины, не верили в такие слова хоть раз?…
Три года спустя. Наша квартира превратилась в лагерь: я, Дима, его жена, её дети и… она снова в положении. Видно, Бог в старости решил, что мне не положены ни отдых, ни тишина. Наверное, за грехи карает.
Света — не инвалид, не больная, ей чуть за тридцать. Но работать не собирается. Твердит, что «в декрете». Хотя дети с утра в садике. А она — нет. Она идёт гулять. Или в кафе. Или на шопинг. Куда — мне неведомо.
Дмитрий сначала уверял: документы оформят, всё устроится, она найдет работу, и они съедут или ипотеку возьмут. Я поверила. Я же мать — всегда надеюсь. Но год прошёл, второй, третий… Ничего. Только живот у Светы растёт.
Она не грубит мне в лицо. Вежлива. Но в доме — ноль дел. Ни пол протереть, ни суп сварить. Даже за своими детьми не смотрит — мультики включит, бутерброд сунет и в телефон уткнётся. А вечером — от неё тишина, от детей визг.
Вся работа — на мне. Встаю в пять. Работаю уборщицей в двух конторах, мою полы, к восьми домой. Чай попить не успеваю — уже надо убирать, стирать, варить. Пока все на работе, я отдираю жир на кухне, стираю горы вещей, готовлю обед. Потому что к обеду они приходят — есть надо. Потом снова дела, ужин, и только к десяти вечера могу присесть. Иногда просто стою у окна и плачу. От безысходности.
Пенсия уходит на ЖКХ и еду. Зарплаты Димы на такую ораву не хватает. А Света, разумеется, «в декрете». Ещё до того, как туда официально ушла.
Недавно попробовала поговорить с сыном. Сказала — тесно, мне тяжело, здоровье сдаёт. В больницу попала — давление подскочило прямо у плиты. Врач запретил нагрузки. А он только плечами пожал:
— Мам, я тоже здесь живу. Квартира и моя. Никуда не денемся. Денег нет. Потерпи.
Вот и всё.
Вот и вся благодарность.
Вот и весь он.
Думаю уехать. Влезть в долги, но снять угол. Пусть крохотный, пусть без ремонта. Лишь бы тишина. Лишь бы никого. Потому что я не выдержу ещё одного ребёнка в этих стенах. Здесь уже не жизнь — выживание.
Я не живу. Я обслуживаю. Я прислуга. В собственном доме. На закате лет. И страшнее всего, что никто из них даже не задумывается, каково мне. Они просто существуют. И ждут, когда я приготовлю, уберу, замолчу.
Хочется кричать, но я стискиваю зубы. Больше нет сил, но я делаю. Потому что иначе — грязь, голод, холод. Потому что я — мать. Потому что я — бабушка. Потому что я — одна.
