Старушка с узелком в руках приготовилась к одиночеству… но впереди её ждало не предательство, а счастье.
Жизнь бьёт больно, особенно под конец. Когда за плечами — всё, что могла, отдала без остатка, а в ответ — пустота. Беспомощность. Зависимость. Ненужность. Хуже тоски лишь одно — предательство тех, ради кого жила. И Вера Семёновна знала: её час настал.
В тот вечер она сидела в комнате, слушая, как за стеной возится на кухне невестка Лидия, и вспоминала былое. О сыне Андрее, которого не дали спасти врачи. О внуке Сергее, укатившем в Москву и забывшем даже дни рождения. О себе — дряхлой, немощной, вечно некстати. Она чувствовала себя обузой. Потому и не удивилась, когда в дверях возникла Лидия с каменным лицом:
— Вера Семёновна, одевайтесь. Отвезу вас в одно место. Думаю, вам понравится.
Сердце старухи сжалось, как в тисках. Пальцы впились в подлокотники кресла.
— Куда? — прохрипела она.
— Увидите сами, — избегая её взгляда, бросила Лидия.
Эти слова лишь подтвердили самое страшное. Вера Семёновна знала, как бывает. Сначала терпят, потом раздражаются, а потом — тихо, без шума — сдают. В дом, где пахнет карболкой и смертью. Из которого не возвращаются. Где никто не гладит по голове и не зовёт «бабушкой».
После смерти Андрея она продала свою кооперативную квартиру — деньги ушли на лекарства, на докторов, на горькие ночи у больничной койки. Когда сына не стало, она осталась одна. Идти было некуда, и Лидия позволила ей остаться. Отношения всегда были как натянутая струна. Но внучка Ольга — её последняя радость — любила бабушку искренне, и это хоть немного согревало душу.
— Можно попрощаться с Олей? — тихо спросила Вера Семёновна, перебирая края платка.
— Конечно, — странно мягко ответила Лидия. — Только побыстрее.
Собиралась она недолго. Вещей почти не было. Старый узелок, в который сложила всё, что осталось от жизни. У порога остановилась, провела ладонью по косяку, будто прощаясь с домом. Потом засеменила за невесткой. Мелкими, неслышными шажками.
В машине старуха не поднимала глаз. Ей было плевать на мелькающие за окном дома, машины, чужие лица. Она ехала, как на плаху. Думала только об одном — почему Лидия терпела её так долго.
— Приехали, — сказала невестка.
Вера Семёновна подняла глаза. И обомлела. Вокруг — как в сказке: сосны, река, вдали — синие горы. Воздух пах смолой и ветром. Ни решёток, ни охраны, ни больничных стен. Только дом, маленький, уютный, будто сошёл с поздравительной открытки.
— Что это? — прошептала она, сердце колотясь, как птица в клетке.
Лидия глубоко вздохнула:
— Андрей говорил, что вы мечтали о домике у реки и леса. Я долго решала, как исполнить его мечту. Продала дачу, и мы купили этот дом. Теперь будем жить здесь все вместе. Оле — мы с Сергеем купим комнату в городе, пусть начинает самостоятельную жизнь. А вы… — голос невестки дрогнул, — здесь будете счастливы. Простите, что не сказала сразу — хотела сюрприз.
Вера Семёновна замерла. Не верила. Не понимала. Лишь сжимала свой узелок, будто он мог исчезнуть, и смотрела на Лидию. А потом заплакала. Не от горя. Не от страха. А от того, что её услышали. Что она кому-то нужна. Что её не бросили.
— Прости меня, Лидуша… За все, — прошептала она, прижавшись к невестке.
— Не надо, Вера Семёновна. Всё позади. Теперь мы семья. Я всегда буду рядом.
Они стояли во дворе, обнявшись, словно родные. А за спиной у них текла река, шелестели сосны, и начиналась новая жизнь — где старость не страшна, а любовь — настоящая.
