Зоя копала грядки возле дома, когда к ней подошла соседка Катерина. Та небрежно бросила:
— Зоя, а твоего Сергея на ужин не ждёшь? Он, между прочим, у Марфы Петровны столуется…
Зоя застыла. Руки сами разжались.
— Кать, ты что за бред несёшь?!
— А вот за тем и несу, что сама видела, — ехидно усмехнулась та. — Вчера шла к учительнице, сына проведать. Гляжу в окно — а там твой Серёга за столом сидит, будто у себя дома. Я постучала — он под стол как мышь нырнул.
— Врёшь. Придумала всё, — Зоя махнула рукой, но дрожь уже пробежала по спине.
— Да на кой мне врать? Не веришь — как хочешь. Только потом не жалуйся.
Зоя вроде и не поверила, но камень на сердце остался. Тем более, Сергей в последнее время за стол не садится. Третий день приходит с работы и твердит: «Устал, есть не хочу». Ни супа, ни хлеба.
В тот вечер, когда муж рано лёг спать, Зоя не могла уснуть. Смотрела на его лицо при лунном свете и гнала от себя мысли. «Не может быть. Не может…»
На следующий день Сергея не было до позднего вечера. Ужин остыл. Зоя, не выдержав, накинула платок и побежала к дому Марфы Петровны.
Подойдя к калитке, она замерла. Тихо. Только в прихожей свет. Но чья это куртка висит в коридоре? Похожа. Очень на Серёгину. И тут её осенило. Дочь Лёлька недавно научилась шить — и, чтобы порадовать отца, вышила ему на подкладке звёздочки. Зоя дрожащими руками вывернула куртку. Крохотные звёздочки будто жгли пальцы. Сердце застучало, как молот. Ноги подкосились. Она села прямо на пол. Слёзы полились сами.
Через минуту в коридоре появился Сергей. Растрёпанный, виноватый.
— Зоя… ты не так поняла…
— Ты что, географию тут изучаешь? Или у вас уроки химии до полуночи? — Зоя встала, и в её голосе было больше горечи, чем злости. — Я-то, дура, верила, что ты устаёшь… А ты — с ней, за одним столом. И под стол прячешься, как заяц!
Сергей бросился за ней, но та уже бежала через улицу.
— Зоя! Ну прости! Люди же видят!
— Пусть видят! Я не по чужим постелям шастаю. Мне стыдиться нечего! Это тебе — и ей — должно быть стыдно!
Марфа Петровна слыла в деревне городской барыней. Местных она не замечала. Жила в коммуналке на три семьи и мечтала вернуться в город. Ни соседи, ни быт, ни даже ученики её не волновали. Пока однажды не сломалась ступенька на крыльце. Она заплакала прямо на пороге. В этот момент мимо шёл Сергей. Помог, починил. А потом — остался на чай.
С этого всё и началось.
Сначала — печенье из магазина. Потом — супчики. Потом — долгие разговоры за столом. Марфа не любила Сергея, но и одна было скучно. А он… Он гордился. Учительница! Сидит с ним за одним столом!
Но всё вскрылось.
Зоя рыдала в подушку. Дети — восьмилетняя Лёля и пятилетняя Нюра — прибежали к ней, не понимая, что случилось, и тоже расплакались. Просто потому что мама плачет.
Развод? А куда идти? Родни нет. В деревне — одни пересуды. Работы — грош.
Сергей чувствовал себя виноватым. Днями не подходил к Зое. Жил, как чужой. Сам себе варил, убирал, ел. Несколько раз пробовал заговорить, извинялся, клялся — но Зоя была непреклонна.
— Возвращайся к своей учительнице. Я тебе не ровня.
— Зоя… ради детей…
— Не прикрывайся дочками! Не тебе теперь их вспоминать!
Прошло два месяца. Учёба закончилась. Марфа уехала. Собрала вещи и исчезла из деревни. А в доме Зои и Сергея стояла мёртвая тишина.
Август. Последние деньки лета. Дети резвились во дворе.
— Лёль! Нюрка! — позвала Зоя из окна.
Девочки влетели в дом. Мать протянула узелок:
— Отнесите папе в поле поесть.
Лёля с Нюрой помчались что было сил. Сергеев трактор стоял посреди поля. Девочки замахали руками.
— Пап! Мама передала!
Сергей вышел из кабины, будто очнувшись.
— Мама?! Передала?! — переспросил он.
— Вот! — Лёля протянула узелок. — Там пирожки и молоко.
Сергей присел, разложил еду на траву, вдохнул запах свежей выпечки. Глаза затуманились.
— Папа, ты плачешь?
— Нет, это солнце слепит…
Вернувшись домой с полевыми цветами, Сергей подошёл к Зое.
— Прости меня, Зоя. И спасибо.
— Да простила. Не простила бы — не кормила бы, — Зоя впервые за долгое время улыбнулась.
Прошло девять месяцев. В семье родился Ванюша. Крепкий, румяный, с отцовскими глазами.
А Сергей? Сергей больше ни разу не заходил к чужим женщинам даже за спичками.
Теперь он точно знал: его дом — самое дорогое, что у него есть.
