**Дневник. Когда предательство бьёт прямо в сердце**
Сегодня копала грядки во дворе, когда подошла соседка Галина. Смотрит на меня, глаза блестят, и так между делом бросает:
— Ольга, а твоего Сергея ты совсем перестала кормить? Он, между прочим, у Елены Петровны ужинает…
Руки сами разжались. Лопата упала.
— Галка, ты что несёшь?!
— А то, что видела своими глазами, — ухмыляется. — Вчера к ней заходила, сына по математике проконсультировать. Подошла к окну — а там твой Сергей за столом, как дома. Я постучала — он аж под стол нырнул.
— Врёшь! — хотела отмахнуться, но внутри всё сжалось.
— Да зачем мне врать? Хочешь — верь, хочешь — нет. Только потом не жалуйся.
Не поверила. Но осадок остался. Тем более, Сергей последние дни за стол не садится. Третий день приходит с завода и бубнит: «Устал, есть не хочу». Ни борща, ни котлет.
В тот вечер, когда муж рано заснул, я долго смотрела на него при лунном свете. Губы шептали: «Не может быть…»
Через два дня Сергея снова не было к ужину. Суп остыл. Не выдержала — накинула платок и побежала к дому Елены Петровны.
У калитки замешкалась. В доме тихо. Только в прихожей свет. Но чья это куртка висит? Знакомая. Очень. И тут вспомнила: дочка Светка недавно вышивала цветочки на подкладке. Подошла ближе, дрожащими руками вывернула — мелкие ромашки. Сердце заколотилось, ноги подкосились. Села прямо на ступеньки. Слёзы хлестали сами.
Через минуту из коридора вышел Сергей. Помятый, виноватый.
— Оля… это не то, что ты подумала…
— А что, биологию тут преподаёшь? Или уроки до ночи затянулись? — голос дрожал, но злости не было, только боль. — А я, дура, верила, что ты устаёшь… А ты — с ней! И даже под стол прячешься!
Он бросился за мной, но я уже бежала через двор.
— Оль! Люди же смотрят!
— Пусть смотрят! Я по чужим постелям не скачу! Мне стыдиться нечего!
Елена Петровна слыла в деревне городской барыней. Жила в старом доме на три семьи и ждала, когда её переведут обратно в город. Соседей не замечала, пока у неё не сломалась ступенька. Тогда она расплакалась прямо на крыльце. Сергей проходил мимо — помог, починил. Остался на чай.
С этого всё и началось.
Сначала — печенье из магазина. Потом — ужины. Валентине он был не нужен, но одиночество давило. А он… Гордился. Учительница! С ним за столом!
А теперь всё раскрылось.
Я рыдала в подушку. Светка с Ленкой приползли, не понимая, и тоже разревелись — просто потому что мама плачет.
Разводиться? Куда идти? Родни нет. В деревне одни пересуды. Работа — копейки.
Сергей винился. Не подходил ко мне днями. Варил себе сам, стирал. Пытался говорить, но я не слушала.
— Иди к своей учительнице. Я тебе не ровня.
— Оля… ради детей…
— Не прикрывайся детьми! Не тебе теперь их вспоминать!
Прошло два месяца. Школа кончилась. Елена Петровна уехала. В нашем доме стояла ледяная тишина.
Август. Последние деньки лета. Девочки резвились во дворе.
— Свет! Ленка! — позвала я из окна.
Они влетели в дом. Я протянула свёрток:
— Отнесите папе в поле. Обед.
Девочки помчались. Сергей сидел на тракторе посреди пашни. Увидев их, спрыгнул.
— Пап! Мама передала!
Он развернул узелок — котлеты, хлеб. Присел, понюхал. Глаза затуманились.
— Папа, ты плачешь?
— Нет… пыль…
Вечером он пришёл с полевыми цветами.
— Прости меня, Оль. Спасибо.
— Если бы не простила — не накормила бы, — впервые за месяцы я улыбнулась.
Прошло девять месяцев. В доме появился Алёшка. Крепкий, румяный, с папиными глазами.
А Сергей? Он больше ни к кому не заходил — даже за солью.
Теперь он знал: самое дорогое — дома.
