Всю свою жизнь я была всего лишь прислугой для собственных детей. И только в 48 лет я наконец осознала, что такое жить по-настоящему.
До этого возраста я и представить не могла, что жизнь может быть иной. Что можно не стоять у плиты сутками, не мыть полы на коленях и не ждать похвалы от мужа за идеальную чистоту. Я свято верила, что так и должно быть. Что моё предназначение — терпеть, быть удобной и бесконечно жертвовать собой. Разве могло быть иначе? Так жила моя мать, бабушка, и теперь очередь дошла до меня.
Меня зовут Людмила Геннадьевна. Родом я из маленькой деревни под Воронежем. Вышла замуж в девятнадцать — куда деваться, если половина девушек после школы шла не в университет, а под венец. Мой муж, Игорь, казался неплохим парнем: работящий, без вредных привычек. Вскоре у нас родились двое — сын и дочь. И тогда я окончательно перестала существовать как личность. Я стала тенью. Прислугой. Той, кто всем должна, но которой никто ничего не обязан.
Игорь быстро потерял ко мне интерес. «Родила — молодец, теперь корми да молчи». Он не поднимал руку, но любил пропустить рюмку с друзьями. Возвращался поздно, злился на шум детей, бросал тяжёлые взгляды, а иногда и тарелки, если суп был пересолен. Работал — да. Но дом был для него гостиницей: поесть, поспать, уйти. Всё хозяйство — на мне. Дети, болезни, ремонты — на мне.
В сорок пять у него отказало сердце. Он умер за столом у соседа. Плакала ли я? Да, но не от горя, а от страха и неизвестности. Моё настоящее горе было в другом — в жизни, которой у меня не случилось.
После его смерти я пыталась найти нового мужа. Но попадались такие же — с вечными претензиями, с тем же отношением, будто у женщины нет души, а есть только долг. В конце концов я сдалась.
Дети выросли, уехали учиться в Москву. Звонили редко. И тогда в моей жизни вновь появилась Галина — подруга юности, которая успела повидать мир. Она сказала мне:
— Люда, тебе не кажется, что ты ещё даже не начала жить?
Я усмехнулась — а как же дети, муж, дом? Разве это не жизнь? Но Галя настояла: поехали за границу, подработать. Дети взрослые, ты ничем не связана, да и воздухом другим подышишь. Долго сомневалась, но согласилась. Мы наскребли денег, я выучила пару фраз на английском, и через пару месяцев мы оказались в Италии. Там я впервые почувствовала, что дышу полной грудью.
Сначала было трудно. Чужой язык, незнакомые люди. Но зато — никаких осуждающих взглядов, никакого давления. Я устроилась сиделкой к пожилой чете — добрейшие люди. Потом работала в кафе, помогала на кухне. Мне платили. Впервые в жизни у меня были свои деньги, которые я могла тратить как хочу. Купила себе первое за двадцать лет платье. Сделала короткую стрижку. Научилась ездить на скутере. Я, пятидесятилетняя женщина, носилась по набережной как девчонка.
Дети стали звать меня обратно — помогать с внуками. Говорили, как им трудно, как не хватает бабушки. Но я нашла в себе силы ответить: «Я не нянька. Я — ваша мать. А теперь я хочу пожить для себя». Это был мой первый осознанный выбор.
Я сняла маленькую квартиру. Завела кошку. Познакомилась с мужчиной — Антонио, вдовец, интеллигентный, с тёплыми карими глазами. Он ничего не требовал, просто был рядом, когда мне это было нужно. Я снова стала просыпаться с улыбкой, а не со слезами.
Через год я похудела на 12 килограммов. Занималась с тренером. Готовила только для себя, а не на целую армию. Перестала считать, что вымытая кухня — это подвиг. Перестала верить, что женщина обязана всем — просто потому что родилась женщиной.
Я даже сделала татуировку — маленькую ласточку на запястье. На память. О том, что и я умею летать.
Дети обиделись. Особенно сын. «Как ты могла? Ты бросила нас, ты должна быть рядом!» Но я — не должна. И сказала это впервые вслух. Я отдала вам всю свою молодость. Кормила, лечила, стирала. А теперь — моя очередь.
Теперь я знаю: никто не подарит тебе твою жизнь, если ты сама её не возьмёшь. А те, кто по-настоящему любят, не осудят тебя за свободу. А если осудят — значит, они любили не тебя, а твою покорность.
Сейчас мне 54. Я не вернулась в Россию. Посылаю детям открытки. Деньги — нет. У них свои семьи, свои заботы. Как и у меня — своя жизнь.
И знаете, чего я боюсь больше всего? Что тысячи женщин до сих пор живут так, как жила я. И даже не догадываются, что можно иначе. Но можно. Только ты сама можешь сделать первый шаг.
