Справедливость по крови
Два года мы с мужем ездили к бабушке, ухаживали за ней, пока остальные родственники будто забыли, что она вообще существует. Но стоило ей уйти и оставить нам свою квартиру — все тут же вспомнили о ней, словно коршуны на добычу. До сих пор не верю, как люди, годами не звонившие и не навещавшие, вмиг превратились в ярых защитников «семейной справедливости». Эта история перевернула моё представление о родне и о том, что на самом деле важно.
Моя бабушка, Людмила Степановна, до последнего держалась, несмотря на свои девяносто. Но в последние годы здоровье её сдало: почти не вставала, плохо видела, нуждалась в постоянной помощи. Мы с мужем, Дмитрием, жили неподалёку и взяли заботу на себя. Я варила ей борщ, убирала, мыла, а Дима возил по врачам, покупал лекарства и чинил всё в её старенькой «хрущёвке». Тяжело? Конечно. У нас свои дети, работа, дела. Но я не считала это обузой. Бабушка растила меня, пока родители пропадали в командировках, и для меня было честью быть рядом в её последние годы.
А где были остальные? Тётя Светлана из Владимира навещала раз в год, привозила коробку «Птичьего молока» и пару формальных фраз. Двоюродный брат Артём вообще не появлялся — вечно занят карьерой и своей молодой женой. Остальные раз в полгода звонили, будто галочку ставили: «Как там бабуля?». Ни помощи, ни участия. Мы и не ждали. Но я и представить не могла, что всё изменится, как только речь зайдёт о наследстве.
Когда бабушка умерла, мы с Димой были раздавлены. Пустота. А через две недели после похорон начались звонки. Первой нагрянула тётя Светлана. Войдя в квартиру, даже не спросила, как мы держимся — сразу к делу: «Наташ, ты же понимаешь, мамина квартира — не только ваша. Мы тоже имеем право». У меня отвисла челюсть. Годами она не шевелила пальцем, а теперь — «право»? Я попыталась объяснить, что бабушка сама решила оставить жильё нам, ведь только мы были рядом. Но Светлана лишь фыркнула: «Несправедливо. Ты просто воспользовалась ситуацией».
Затем вступает Артём. Пишет многословное сообщение: как «обожал» бабушку и как ему «больно» от мысли, что квартира досталась только нам. Предлагает «разделить по-братски». Хотела бы я видеть этот «братский» порыв, когда бабушка лежала больная! Он не появлялся лет десять, даже на похороны не приехал — «срочный проект». А теперь — наследник, внезапно вспомнивший о родственных чувствах? Я ответила, что воля бабушки — закон. Тогда он начал сыпать угрозами: суд, адвокаты, «сами потом пожалеете».
Ситуация накалялась. Даже какие-то троюродные тётушки из Рязани начали названивать: «А вдруг что-то и нам перепадёт?». Чувствовала себя, как волк в загоне. Нам эта квартира — не богатство, а память. Старая «двушка» в панельке, требующая ремонта. Но там бабушка провела последние годы, там мы пили чай с пряниками, слушали её истории о войне. А теперь эти стены стали полем битвы.
Дмитрий, моя каменная стена, твёрдо сказал: «Никому ничего не должны». Обратились к юристу — завещание железное, оспорить почти нереально. Но даже это не сняло тяжесть с души. Как легко родные забыли бабушку при жизни — и как жадно рвут её имущество теперь!
В какой-то момент не выдержала, позвонила Светлане: «Почему не помогала, если теперь права качаешь?» Она начала мямлить про «свои трудности», «расстояние», «не всё так однозначно». В конце бросила: «Наташ, не будь жадиной, мы же семья». Жадиной? Я, которая сутками дежурила у бабушкиной кровати? Бросила трубку, разрыдалась.
Сейчас с Димой завершаем этот кошмар. Не отдадим ни метра — таково было желание бабушки. Но осадок остался. Видела, на что способны люди, когда пахнет деньгами. Зато теперь точно знаю: настоящая семья — это те, кто рядом не из-за выгоды. Для меня это Дима, наши дети и память о Людмиле Степановне, которая навсегда в моём сердце.
