«Мне плохо, приезжай немедленно»: как старики ломают судьбы своих детей
У школьной учительницы Марины Сергеевны была мать — Анна Петровна, женщина в годах, но ещё бодрая, вполне самостоятельная. Однако она обожала звонить дочери и сиплым шёпотом бухтеть в трубку: «Что-то мне не по себе, приезжай скорее». Эти слова звучали как приказ, и каждый раз означали одно: бросай всё и лети.
Марина мчалась — ночью, на рассвете, среди учебного дня. Она ехала, потому что была хорошей дочерью, потому что не умела иначе. Потом шла в школу, вела уроки, возвращалась домой — и снова в путь. Так продолжалось месяцы, а может, и годы. Пока тело не отказало.
Сначала несчастный случай — она упала, сломала руку. Едва зажило — ещё падение, теперь нога. Но даже это не остановило Анну Петровну: стоило дочери чуть прийти в себя, как звонки возобновлялись.
Осенью Марина вышла на работу. Вернулась к ученикам, к привычному ритму. Но не успела оправиться, как мать снова начала названивать: «Мне дурно. Приезжай. Сейчас же».
И она ехала. Снова и снова. Пока однажды не рухнула с пневмонией. Умерла в больнице — молодая, добрая, любимая учительница. Вся школа рыдала: дети, родители, коллеги. Лишь Анна Петровна, кажется, так и не поняла, что потеряла единственную, кто приходил по первому зову.
Не прошло и месяца после похорон, как старуха взялась за младшую — Ольгу. Та, в отличие от сестры, была крепким орешком: твёрдой, резкой, с характером. Она не бросалась к матери по каждому писку.
Но та давила. Ныла, обвиняла: «Ты меня ненавидишь. Я одна, как перст. Никто не приедет, пока я не сдохну». В конце концов Ольга взорвалась.
— Марина к тебе бегала. Носила тебе сумки, покупала таблетки, вытирала сопли. И где она теперь? В могиле. А я жить хочу. Поэтому я на работе. Приду вечером. А если плохо — звони в скорую. Раз можешь набрать мой номер, справишься и с 03.
С тех пор прошло пятнадцать лет. Анна Петровна жива. И скорая к ней ездила — не раз. И врачи помогали. Но без ночных истерик, без дочерних жертв. Живёт. Как может. Разве что звонки с упрёками стали реже.
Порой кажется, что в старости у некоторых словно клинит. Вместо того чтобы беречь детей, дать им дышать — они сажают их на невидимый поводок. Не болезнь тому виной, а обида, каприз, страх одиночества. Вот и трубка в руках: «Мне плохо, приезжай». А потом и детей не остаётся.
Если доживу до седин и мне понадобится помощь, хочу сохранить рассудок. И если ещё смогу понимать — пусть отвезут в дом престарелых. А если нет — тем более. Пусть живут. Пусть растят своих детей, строят дачи, ездят на юг.
Не хочу быть тем, кто страхом смерти калечит чужие судьбы. Кто винит всех вокруг, лишь бы не чувствовать себя брошенным. Кто не умеет сказать «спасибо», но может разрушить день одним звонком.
Многие возмутятся: «Да как ты можешь? Это же мать!» Но те, кто так кричит, никогда не сидели ночами у кровати старика, не глотали слёзы от бессилия, не слышали в трубке «Мне плохо!», зная, что это — не боль, а спектакль.
Таких легко осуждать. Понять — куда сложнее.
Я не оправдываю чёрствость. Но у детей тоже есть право на жизнь. И порой, чтобы спасти её — нужно просто не приехать.
