Могло бы всё быть хорошо. Мой муж, Николай, — именно такой, каким я представляла себе идеального спутника: заботливый, сильный, всегда рядом. Мы ждём ребёнка, и это настоящее чудо, ведь оба уже перешагнули сорокалетний рубеж. Но тень омрачает нашу радость — болезнь мамы.
Врачи поставили ей болезнь Альцгеймера ещё зимой. Моя мать, Галина Степановна, одна растила меня, без отца, который пропал ещё до моего рождения. Бросить её я не могла. После долгих разговоров с Колей мы решили забрать её к себе, в нашу квартиру в Нижнем Новгороде. Он поддержал:
— Места хватит, Оля. Она твоя мать, к тому же в возрасте — что она сможет сделать?
Мы обустроили для неё тихую комнату, возим к врачам, следим за лекарствами. Но моя беременность, которую я считала благословением, почему-то не обрадовала её. Я надеялась, что мама будет счастлива внучке — ведь она так мечтала о продолжении рода. Вместо этого её поведение пугает всё больше.
Иногда она смотрит на меня пустым взглядом и вдруг говорит:
— Кто ты такая? Уходи из моего дома!
Когда пытаемся успокоить её, она кричит:
— Не смейте командовать! Я здесь хозяйка, а вы — никто!
Она передвигает мебель, прячет мои вещи, а порой просто выталкивает меня за дверь, будто я чужая. Я терпела, но когда она начала требовать, чтобы я таскала тяжести или двигала шкафы, моё терпение лопнуло. Я объясняла, что мне нельзя перенапрягаться из-за беременности, но слышала в ответ:
— Неблагодарная! Всю жизнь на тебя положила, а ты помочь не можешь!
Я повторяла, что жду ребёнка, что мне надо беречь себя, но её взгляд оставался пустым. Она не помнит. Не понимает. От этой беспомощности я плачу по ночам, и каждый мой стон, кажется, отзывается болью в нерождённом малыше.
Коля тоже на пределе. Мама путает его с кем-то, называет то Виктором, то Дмитрием, то совсем незнакомыми именами. Рассказывает ему о моём детстве, будто он случайный знакомый, а не муж. Недавно он признался сквозь зубы:
— Оля, я больше не могу. Ещё немного — и сорвусь. Она сводит меня с ума, и я боюсь, что однажды не сдержусь…
Я сама едва держусь. Но больше всего страшно за ребёнка. У меня уже двадцать вторая неделя, а в голове — одни кошмары. Что, если мама решит, что мой малыш — чужой? Вдруг захочет от него избавиться? Отдаст в детдом, выставит на улицу или… даже думать страшно. Эти мысли душат меня, отравляют радость материнства.
Подруга, видя мои слёзы, предложила:
— Отдай её в пансионат. Там за ней будут ухаживать, и вам всем станет легче.
Я вздрогнула. Как я могу так поступить с матерью? Она отдала мне всю жизнь, жертвовала всем ради моего счастья. Предать её теперь — подло. Но где-то в глубине души шепчет: а вдруг это единственный выход? Вдруг так будет лучше для всех? Для мамы, для ребёнка, для нашей семьи, которая трещит по швам?
Я разрываюсь между долгом и страхом. Что выбрать? Отправить маму в пансионат, где ей, возможно, будет спокойнее, или продолжать жить в этом кошмаре, рискуя здоровьем малыша и своим рассудком? Не знаю. И от этого незнания сердце разрывается.
