Дочь отреклась от нас, назвав сиротой перед женихом
Всё перевернулось в один миг, и боль от этого удара до сих пор жжёт, будто раскалённый утюг. Наша единственная дочь, Людмила, тайно обвенчалась, а своему мужу и его родне наврала, будто у неё нет родителей. Мы с супругом живы-здоровы, и никогда не давали ей повода вот так вот — в спину, ножом.
Мы с Иваном — простые работяги из глухой деревушки под Вологдой. Я — акушерка в местной больничке, он — слесарь на комбинате. Богатства у нас — кот наплакал, но для Люси готовы были последнюю рубаху отдать. Она — наша кровиночка, свет в окошке, и мы души в ней не чаяли, отдавая всё, что имели.
Люда с пелёнок грезила о столице. Когда наведывались к тётке в Питер, она умоляла оставить её там. Верила, что только там найдёт свою судьбу и славу. Мы не перечили — лишь бы дитятко было счастливо. Когда пришла пора в институт поступать, Люда заявила, что хочет учиться в Питере. Баллов на бюджет не хватило, и нам пришлось заложить бабушкину дачу, чтобы оплатить её учёбу и комнату в общаге. Сделали это без раздумий, хотя сами ютились в старенькой избёнке, перебиваясь с хлеба на квас.
Люда укатила покорять северную столицу, а мы остались в своём захолустье. За пять лет учёбы она навестила нас от силы дважды. Это мы к ней мотались, таскали мешки с картошкой, вареньем, последние рубля откладывали — а она встречала нас, будто нищих родственников. Словно стыдилась нашей потрёпанной одежды, деревенского выговора. Она снимала угол с сокурсниками, и те радовались нам больше, чем родная дочь. Телефонные звонки от Люды становились реже — мы, чтобы не тяготить, решили не держать её на поводке. Думали, если что случится — сама расскажет.
Но о её свадьбе мы узнали от посторонних. Знакомая, чей сын тоже в Питере учится, позвонила и брякнула, что видела Люду в подвенечном платье. Не верилось. Хотелось думать — спутали, наговор. Но правда оказалась горше. Как она могла? Я набрала её номер, стиснув зубы, и потребовала ответа. Люда даже не стала запираться. Ледяным голосом поведала о муже и тут же бросила: «Знакомить вас не стану».
Мир поплыл перед глазами. «Почему?» — прошептала я. Её слова вонзились, как лезвие: «Его родня — сливки общества, а вы… Вы им не ровня. Я сказала, что сирота, что родителей не имею. И даже не думайте осуждать! Я не могла признаться, что мой отец гайки крутит, а мать коровам градусники ставит. Вы и так меня опозорили, когда в универ притащились с мешком грибов. Хватит!»
Иван, услышав это, молча достал потрёпанное фото Люды, смял его в кулаке и вышвырнул в огород. Я видела, как трясутся его руки, как он хватается за папиросу, хотя завязал лет десять назад. А я… Я до сих пор как в тумане. Каждый день глотаю валерьянку, но ком в горле не растворяется. За что? Чем мы провинились перед родной кровиной?
Мы отдали ей всё: душу, копейки, надежды. А она отреклась от нас, будто мы — грязь на её новой, «аристократической» жизни. Как дышать, зная, что твоя плоть и кровь тебя презирает? Что делать на нашем месте? Как пережить это ножом по сердцу?
