«Невестка даже не скрывает, что ненавидит меня»: она позвонила и обвинила меня в попытках разрушить их брак с Дмитрием
Я, Людмила Ивановна, простая женщина шестидесяти лет, мать единственного сына. Всю себя отдала ему, растила одна после того, как муж ушёл, когда Диме едва исполнилось два года. Работала медсестрой в районной поликлинике, ночами дежурила, лишь бы у сына были чистые рубашки, учебники и горячий ужин.
Он вырос хорошим человеком — отзывчивым, воспитанным. Я им гордилась. А теперь кажется, будто все эти качества растворились в женщине, которая не только не уважает меня, но и открыто демонстрирует ненависть. Его жена — Светлана.
С первой встречи она показалась мне… чересчур. Чересчур шумной, чересчур высокомерной, чересчур резкой. Когда Дима впервые привёл её знакомиться, кожей почувствовала — что-то не так. В её взгляде, в осанке. Карие глаза сверлили меня с вызовом, а лицо не выражало даже тени учтивости. Но уговорила себя: это предрассудки. Сын влюблён — значит, я обязана попытаться принять её.
Пошли в кафе, чтобы пообщаться. И уже тогда всё стало ясно. Она отчитала официанта за малейшую оплошность, вернула десерт, потому что он, по её словам, «недостаточно эстетично выглядел». Говорила сквозь зубы, будто перед ней лакеи. А её наряд… Короткое платье, открывающее больше, чем скрывающее, и глубокое декольте. И это — на встречу с будущей свекровью. Еле сдержалась, чтобы не отозвать Димку для разговора.
Списала на нервы, молодость. Но ошиблась. С годами стало только хуже. После свадьбы сын перестал звонить. Не мешала, но скучала. Через месяц не выдержала — набрала сама. В трубке — ледяной тон. В другой раз, когда Дима звонил мне, отчётливо слышала голос Светланы: «Хватит, положи трубку, сколько можно!» Она не скрывала, говорила это громко, нарочито.
Не хотела разбираться, но однажды спросила у сына — в чём дело? Он вздохнул и рассказал. Оказывается, у Светланы тяжёлое прошлое. В юности был роман, беременность, измена… Она потеряла ребёнка. После этого лечилась у психологов. Димка уверял, что теперь всё в порядке, просто она мнительная. Но я-то чувствую — это не мнительность. Это злоба. Прямая, открытая.
А через несколько дней Светлана сама набрала меня. Кричала. Обвиняла во всём, что придумала. Якобы настраиваю сына против неё, лезу в их семью, хочу разрушить их отношения. Я онемела. Я?! Та, что всю жизнь отдала ребёнку, подняла его одна, — теперь монстр?
Дмитрий, как всегда, не заступился. Лишь повторил заезженную фразу: «Мама, я взрослый, у меня своя семья». А я кто? Пустое место? Та, что родила и вырастила, теперь не имеет права даже на обычный разговор?
Живут они в её квартире. Трёшка, свежий ремонт. Светлана хвасталась, что купила сама. Понимаю, жильё — серьёзный аргумент. Но разве из-за квадратных метров следует отрывать сына от матери?
Я ничего не требую. Не прошу денег, не лезу без спроса. Просто хотела остаться частью его жизни. Узнавать, как дела, приезжать в гости, обнять. Разве это преступление?
Порой кажется, Светлана ревнует. Не к Диме — к моей роли в его жизни. Хотя какая теперь роль? Он с ней говорит на всех тонах, а со мной — сухо и вежливо. Будто я чужая.
Но всё ещё надеюсь. Что он очнётся, поймёт: нельзя вычёркивать мать только потому, что так велит жена. Надеюсь, их брак будет крепким, но и моя любовь не станет для него предательством.
Свою роль я выполнила. Родила, вырастила, поставила на ноги. Теперь — отпускаю. Но всё равно жду. Чтобы он вспомнил. Позвонил. Обнял. Не из чувства долга. А потому что любит.
