После роддома родители сказали: «Больше на нас не надейтесь» — но мы выбрали любовь, а не страх.
Я работала медсестрой в областном роддоме Новосибирска с 1990 года. Тяжёлые смены, ночные дежурства, но я верила, что однажды сама стану матерью и встречу своего ребёнка не в белом халате, а с распахнутым сердцем.
Беременность была лёгкой. Все анализы в норме, малышка развивалась как надо. Мы с мужем, Дмитрием, готовились к её появлению — купили кроватку, распашонки, конверт на выписку. Родные ждали не дождутся. Больше всех волновался дед — обещал подарить золотую цепочку, звонил чуть ли не каждый день: «Ну что, как там? Скоро?»
Мы не знали, что после родов мир расколется надвое. Всё, что казалось прочным, рассыплется, а любовь проверят на прочность.
Роды прошли быстро. Девочка — 2900 граммов, 47 сантиметров. Маленькая, но крепкая. Мне показали её на секунду, потом унесли. Позже принесли покормить — сосала слабо, но я справилась. Через час в палату вошли двое врачей: акушерка и неонатолог. В их глазах читалось что-то тяжёлое. Я поняла ещё до слов.
Один из них сказал тихо:
— Анастасия, у вашей дочки синдром Дауна. Вы медработник, знаете, что это навсегда. Если решите отказаться — лучше сразу, не тяните. Вы молоды, ещё родите здорового.
Всё поплыло перед глазами. Где-то внутри оборвалась нить, но тут же, из глубины, поднялось что-то твёрдое, нерушимое: это моя дочь. Моя кровь. И я никому её не отдам.
— Мне нужно… поговорить с мужем, — прошептала я. — Но думаю, он скажет нет.
Они кивнули. После их ухода малышка заплакала. Её крохотные пальцы сжали мой палец. В тот момент я поняла: без неё мне не жить.
Дмитрий примчался через час. В кабинете заведующей ему предложили то же самое. Он молча подошёл к пеленальному столику, посмотрел на дочь и сказал:
— Ничего подписывать не будем. Забираем её домой.
Мы назвали её Ладой. Имя пришло само — звонкое, как капель, тёплое, как дом.
Через три дня в палату подселили ещё одну роженицу. Лет тридцати, пятая беременность. С порога заявила: «Ребёнка оставлю». Когда сказали про синдром Дауна, даже бровью не повела. «Оформляйте отказ. Кормить не буду».
Я не выдержала. Попросила медсестру принести девочку. Когда взяла её на руки, сердце сжалось — такая беззащитная, тихая, будто уже всё понимала.
Позвонила Дмитрию. Он долго молчал, потом сказал: «Если хочешь — возьмём и её. Пусть у Лады будет сестра».
Я снова пошла к заведующей. Персонал смотрел на меня, будто на святую. «Вы — ангел», — шептали медсёстры.
Мы остались ещё на неделю — ждали, пока отпадёт пуповина у второй малышки. Назвали её Златой.
День выписки. Мы выходим не с одной, а с двумя дочками. В одной коляске — Лада, в другой — Злата. Обе — наши. Обе — родные.
Но не все разделили нашу радость. Когда рассказали родителям про вторую дочь, реакция была как удар камнем. Мои и особенно свёкры сказали:
— Считайте, что нас нет. Выбрали свой путь — живите с ним. Ни помощи, ни поддержки не ждите.
Так и вышло. Ни звонка, ни рубля. Мы остались одни.
Тяжёлые годы. Недосып, болезни, бесконечные очереди к врачам. Но оно того стоило. Девочки росли весёлыми, умными. В шесть лет уже знали алфавит, пытались читать. Пришлось переехать ближе к спецшколе, чтобы Ладе было легче.
Родители спустя годы одумались. Стали приезжать. Девочки радовались каждому визиту.
Мы не держали зла. Выбрали любовь, а не страх. И ни разу не пожалели.
