Мама сдавала мне мою же комнату за деньги, а теперь требует, чтобы я её содержала: спустя годы я, наконец, ответила.
Мне исполнилось восемнадцать, и мама, даже бровью не повёв, заявила: «Теперь ты взрослая. Или плати за жильё, или собирай вещи». Говорила она это спокойно, будто требовать с родной дочери деньги за её же детскую — самое обычное дело. Тогда я даже не поняла, насколько это больно — слышать такое от самого близкого человека.
Сколько себя помню, мама всегда подчёркивала: квартира — её. Ещё в детстве, лет в восемь, она твердила: «Здесь ничего не твоё. Это мой дом». Врывалась в комнату без стука, рылась в моих вещах, запрещала двигать мебель. Я жаловалась, что кровать стоит прямо у батареи, от духоты болела голова, задыхалась — в ответ слышала, что я всё выдумываю. Лишь когда меня вырвало, и врач сказал, что это от перегрева, мама нехотя разрешила передвинуть кровать.
Я, как любой ребёнок, любила её. Долго верила, что любовь — это терпеть. Что если буду послушной, мама меня оценит. Но она замечала меня только тогда, когда ей это было удобно. Если я молчала, не мешала — будто меня и не существовало.
После школы я поступила в университет в своём городе. Мама даже не пришла на выпускной. Зато в день совершеннолетия объявила: или платишь за комнату, или съезжаешь. «Я тебя вырастила, одолажила — мой долг окончен». У меня не было работы, не было родни. Пришлось согласиться.
Наутро устроилась мойщицей в ночную смену в кафе у вокзала. Днём — учёба. Спала урывками. Все деньги уходили на «аренду» у матери и дешёвую еду. Первые месяцы были кошмаром. Но потом меня перевели в помощники повара. Появилась надежда — и появился Сергей.
Он работал официантом, снимал комнату, приехал из глубинки. Виделись редко — оба были загружены. Но каждая минута с ним была счастьем. Однажды я рассказала ему про маму. Он не верил своим ушам. «У нас в семье денег вечно не хватало, — сказал он. — Но родители делились последним. Хоть банку солений, но обязательно передавали».
Он не выдержал и предложил жить вместе. Вдвоём аренда выходила дешевле. Я даже не раздумывала. Когда перевозила вещи, мама молчала. Лишь проверяла, чтобы я случайно не унесла её сковородку или тарелку. Постельное бельё не отдала. На прощание бросила: «Замки поменяю». Хлопнула дверью.
Мы с Сергеем стали жить вместе. Через год поженились. Сначала переехали к его родителям, потом сняли дом, а потом и купили его. Родились двое детей, завели хозяйство. Работа, дом, семья — всё, как я мечтала.
Прошло десять лет. Полгода назад мне позвонила мама. Номер я не меняла, вот и дозвонилась. Говорила так, будто мы расстались вчера. «Почему не звонишь? Где ты пропадаешь?» — и, не дожидаясь ответа, перешла к сути. Она осталась без работы, пенсии ещё нет. «Ты обязана мне помогать. Я тебя вырастила, теперь твой черёд».
Руки дрожали. И впервые в жизни я высказала ей всё. Про её «заботу», про оплату собственного детства, про обиды и боль. Голос срывался. Я говорила, пока не опустело внутри. А она… Молчала. Потом холодно бросила: «Ясно. Ладно. Теперь переводи деньги».
Я положила трубку. Заблокировала номер. Но она звонила с других. Писала, угрожала судом. Требовала алименты.
Я больше не чувствую вины. Я никому ничего не должна. И впервые в жизни мне не страшно это сказать вслух.
