**Дневник.**
Внучка просто исчезает на глазах. Она начинает ненавидеть и мать, и младшую сестру. Боюсь, мне придется забрать её к себе, иначе всё закончится бедой.
Я всегда верила: мать должна любить детей одинаково. Без «любимчиков», без условий, без сравнений. Детство — не гонка за родительской любовью. Когда я слышала истории о семьях, где одних детей хвалят, а других — забывают, думала: «Меня это не коснётся». Но сейчас я живу внутри такой истории. И это не чужой мир — это мой. Моя дочь. Моя внучка. Моя боль.
Лариса с юности была гордой, требовательной, жёсткой. Её не интересовали «простые» парни — только те, у кого есть «перспективы» и деньги. В конце концов, она вышла за Дмитрия — бывшего хоккеиста, открывшего в Твери сеть тренажёрных залов. Мы с мужем подарили им на свадьбу двушку в хорошем районе и помогли с работой через знакомых. Всё складывалось идеально: стабильность, достаток, будущее без тревог.
Через год Лариса забеременела, и мы все радовались, как дети. Беременность прошла легко, родилась здоровая девочка — Анечка, в честь моей бабушки. Лариса справлялась прекрасно: сама кормила, укладывала, гуляла. Аня росла тихой, спокойной, почти не плакала — даже когда резались зубки. Лариса казалась образцовой матерью. Мы все ею восхищались.
Но через шесть лет всё рухнуло.
Лариса снова ждала ребёнка. С самого начала беременность шла тяжело: скачки давления, отёки, токсикоз до седьмого месяца. Полгода она провела в больнице. Роды были трудными, кесарево. Восстановление долгим. И вот родилась Светочка — такая же крепенькая, как старшая. Но Ларису будто подменили.
Первые месяцы я и свекровь Дмитрия, Татьяна Петровна, помогали, как могли. Я чаще забирала Аню к себе, чтобы Лариса могла заниматься младенцем. Татьяна Петровна оставалась с ними дома. Мы думали — помогаем. Но однажды я невольно услышала, как Лариса резко крикнула на Аню:
— Уйди отсюда! Надоела уже!
Сначала списала на усталость. Но с каждым днём становилось хуже. Лариса словно перестала видеть в Ане дочь. Только обузу. Раздражало всё — как та причесалась, как посмотрела, даже если просто спрашивала что-то. «Не мешай», «Отойди», «Не видишь, мне не до тебя» — эти слова девочка слышала ежедневно. Иногда доходило до:
— Если бы не ты, мне было бы проще.
А однажды, тихо, но чётко:
— Лучше бы ты не родилась первой…
Ане всего семь. В этом возрасте дети как хрусталь — любая трещина может сломать их навсегда. Скоро она пойдёт в школу, ей нужна опору. А вместо этого она живёт в доме, где любят только одну — младшую. Круглолицую, смеющуюся Свету. А Аня… Аня больше не смеётся.
Она перестала играть. Перестала рисовать. Сидит у окна или прячется в угол с книгой. Но хуже всего — её слова, от которых у меня сердце сжимается:
— Бабушка, зачем родилась Света? Без неё было бы лучше. Если бы её не было, мама бы меня любила…
Я говорила с Ларисой. Много раз. Сначала мягко, потом жёстче. Объясняла: так нельзя. Что нельзя детям показывать, кого любят больше. Что старшей тоже нужно тепло. Она отмахивалась:
— Ане семь, она уже взрослая. У неё всё есть. Ей не нужно, чтобы я сидела с ней или обнимала. Младшая требует больше внимания.
Нет! Ей нужно не меньше, а может, и больше — потому что она чувствует себя ненужной. Дмитрий пытался вступиться. Он любит обеих, но в Ларисе будто что-то сломалось. Она не слышит. Говорит, что все против неё, что «Аня манипулирует», что «все её жалеют».
А девочка тает. Гаснет. И всё чаще просит одно:
— Бабушка, можно я останусь у тебя?
И знаете, я почти решилась. Потому что больше ждать нельзя. Потому что я не могу смотреть, как мою внучку убивает равнодушие родной матери. Если Лариса не опомнится — заберу Аню. Даже через суд. Потому что детство с такой болью — это шрам, который не заживёт. А я хочу, чтобы у моей девочки осталось в жизни не только воспоминание о том, как её не любили. Хочу, чтобы она знала: настоящая любовь — существует. Хотя бы моя.
