На лестничной площадке пахло жареной картошкой и палёной проводкой. Этот знакомый вечерний запах просачивался сквозь дверные щели, ложился на плечи, как тяжёлое воспоминание, от которого не сбежать. Так же пахло здесь, когда Галина Степановна была молода, когда в квартире звенели детские голоса, гремела посуда, и жизнь, хоть и небогатая, была шумной и яркой. Запах её прошлого. Её эпохи. Её утраченного быта, в который уже не вернуться.
Она стояла у почтовых ящиков, сжимая ключ так крепко, будто это был не просто ключ от двери, а последняя ниточка, связывающая её с жизнью. Над дверью всё ещё горела тусклая лампочка, подмигивая синеватым светом, выхватывая из темноты облезлый потолок. За этой дверью ждали лишь голые стены, шёпот старой занавески и её собственное дыхание, такое громкое в тишине.
Когда-то её встречал Иван. Ворчал, что опять засиделась у подруг, что борщ остыл. Но в глазах у него всегда играл огонёк. Он вешал её шаль, ставил чайник, брал её за руку — будто каждый раз радовался, что она вернулась. Даже в те годы, когда ноги уже плохо слушались, он всё равно поднимался, чтобы встретить. Потому что знал: самое важное — это как раз такие встречи.
После похорон Галина Степановна вернулась в ту же квартиру. Всё осталось на своих местах: фотографии в рамках, кресло у печки, его стакан, её вышитые салфетки. Но всё это стало как декорации — вроде те же, а жизни в них уже не было. Будто кто-то выключил рубильник, и мир погрузился во тьму. Остались только оболочки вещей, лишённые тепла и смысла.
Квартира вдруг стала казаться огромной. Стены будто раздвигались, растворялись, оставляя её одну в этом холодном, безжизненном пространстве. Даже капающий кран звучал теперь громче и зловещее. Каждый вечер, подходя к двери, она задерживала дыхание — вдруг сейчас, вдруг опять… Вдруг снова услышит его хрипловатое: «Ну где ты пропадаешь, Галя?»
Но сегодня был особенный день. Ей исполнилось восемьдесят пять. Возраст, когда уже не ждут подарков, но всё равно тайно надеются. Хотя бы на звонок. На открытку. На что-то живое. Но телефон молчал. Подруги давно ушли. Соседка, тётя Нина, перебралась к сыну в Калугу. Дочь — в Германии. Звонят редко, по видеосвязи, между работой и кружками внуков. А внучка? Прислала стикер с сердечком и тут же пропала в виртуальном мире.
Она вздохнула. Открыла дверь. Прошла мимо зеркала, не глядя. На кухне всё было на месте: чашка с трещинкой, радиоприёмник, таблетки, пустой подоконник, где когда-то цвели герань. Включила радио. Заиграл старый вальс — тот самый, под который Иван когда-то, в парке у танцплощадки, внезапно опустился на колено. Тогда она смеялась сквозь слёзы. И сейчас тоже — только в пустой кухне. В горле встал комок, но не от грусти — от осознания, что ничего уже не вернуть.
— Пока горит свет — я ещё здесь, — сказала она вслух, наливая чай. Сказала так, будто Иван стоял за спиной. Полушутя, но с той глубокой уверенностью, которая приходит только с годами.
В тот же миг лампочка над столом мигнула. Раз. Два. И погасла. В кухне стало темно и не по-домашнему тихо. Воздух сгустился, как в детстве, когда отец не вернулся с завода, и маленькая Галя пряталась под одеяло, веря, что если не шевелиться — беда пройдёт мимо.
Она подошла к лампе. Прикоснулась к плафону. Тёплый, но безжизненный. Потом, не раздумывая, открыла нижний ящик. Там, за банкой с гвоздями, как и много лет назад, лежала запасная лампочка. Иван всегда говорил: «Свет — как душа. Пока горит — живём». Она усмехнулась. Осторожно встала на табурет, двумя руками выкрутила старую и вкрутила новую. Щелчок — и свет снова залил кухню. Мягкий, золотистый. Будто чья-то добрая рука коснулась плеча.
Она села. Сделала глоток чая. И подумала: «Пока могу заменить лампочку — я ещё не совсем одна».
И тут раздался звонок. В домофон. Сердце ёкнуло. Кто это может быть в такой поздний час? Она подошла, включила экран. На экране — девушка, лет двадцати пяти, в синей пуховой шапке, с покрасневшим от мороза носом и немного виноватым взглядом.
— Добрый вечер… Извините, что беспокою. Я — с пятого этажа. Ольга. Мы не знакомы… Просто… у меня сегодня тоже день рождения. И я подумала… Может, выпьем чаю вместе? Я пирог испекла. Немного подгорел, но зато свой.
Галина Степановна долго смотрела на лицо девушки. В груди что-то сжалось, а потом отпустило. Она нажала кнопку. Дверь щёлкнула. А сердце забилось чуть чаще. Не от тревоги — от предчувствия, что, возможно, не всё ещё потеряно.
Лампочка над дверью снова мигнула. Но уже по-другому. Как знак. Как будто Иван откуда-то свысока подмигивал: «Держись, Галя. Живи, пока есть силы». И она улыбнулась.
Потому что, пока горит свет, всегда найдётся тот, кто постучится в твою дверь. И жизнь — продолжается. Пусть в других лицах, в новых историях. Но продолжается…
