Тепло чужой души: история в деревенском доме
Иван поставил тяжелые ведра с водой на лавку в сенях у бабы Агафьи и уже собрался уходить, но старушка крепко ухватила его за рукав, молча указывая в сторону избы. Он послушно зашел следом и присел на скамью у двери, ожидая, что она скажет.
Агафья, не проронив ни слова, достала из печи чугунок, бросила взгляд на старые ходики на стене, намекая, что время обедать, и налила в миску густых щей с кислой капустой. К ним добавила кусок сала, луковицу и ломоть черного хлеба с хрустящей корочкой. Подумав, поставила на стол бутылку самогона. Ее сгорбленная спина, обмотанная платком, казалась хрупкой, но в валенках она двигалась уверенно, несмотря на духоту в избе.
Иван понизил голос и заговорил:
— Щи я, конечно, с радостью съем, а вот пить — увольте. Заклялся я, бабка Агафья, больше ни капли в рот не брать. Икону целовал, батюшке обещал. После того раза, как напился да Машку приревновал, в клубе такой скандал устроил — сам не знаю, как не угодил за решетку. За сломанные стулья пришлось выложить кругленькую сумму. Мать сказала, у тебя поясницу ломит, вот я и пришел воды принести. Сейчас поем, дров наколю, а там, может, еще какое дело найдешь. Мамка, как увидит, что я к телевизору прилип, сразу мне занятие выдумывает, будто из воздуха хватает.
Иван засмеялся над своей шуткой, но тут же поперхнулся щами. Агафья, не растерявшись, принялась колотить его по спине своими маленькими кулачками, словно гвозди забивала. Парень, откашлявшись, продолжил уплетать щи с салом и луком, а потом, хитро прищурившись, спросил:
— Бабуся, а как ты спишь-то? Спина выпрямляется или дугой лежишь?
Агафья посмотрела на него своими ясными, голубыми глазами, в которых мелькнула улыбка, и махнула рукой, будто отмахиваясь от вопроса.
— А я вот гляжу, ты в молодости красавицей была! — продолжал Иван, кивая на старую фотографию на стене. — Волосы густые, брови — словно две тучки над глазами, а взгляд — будто звезды в ночи. Моя Машка тоже красавица! Давай я тебе ее достоинства перечислю, а ты пальцы загибай. Только, боюсь, пальцев не хватит: статная, скромная, добрая, работящая, аккуратная, бережливая, поет, как соловей, танцует — загляденье, не жадная, замужем не была, не пьет, не курит, по чужим дворам не шляется. Ну как, бабка, пальцы кончились?
Иван заметил, как глаза Агафьи засветились смехом. Грудь ее затряслась, но голоса не было — лишь тепло в глазах.
— Какие у тебя глаза, бабуся, ясные, живые, не по годам! — восхитился он. — Машку-то знаешь?
Агафья развела руками и пожала плечами, будто говоря: «Кто вас разберет, хорошие вы или нет».
— Конечно, мы не такие, как вы были, — продолжил Иван. — Вы родителей слушались, боялись ослушаться. А мы? Чуть что не по-нашему — рот до ушей и вперед, в самое пекло. У нас на все свое мнение. Отец мой, прежде чем что-то сделать, всегда со мной советуется. А мать вообще меня за главного считает. Братья по городам разъехались, я младший, пока не женился, с родителями живу. Но хочу свадьбу сыграть, детей кучу нарожать. Машка у меня — ого, какая! Я ж ветеринар, по-научному скажу: здоровая, родит сколько захочет. Ну что, пальцев точно не хватило?
Иван плотно поел, от печного жара его разморило. Несмотря на боль в спине, у Агафьи в избе было чисто, как в музее. Особенно бросалась в глаза огромная кровать с пуховой периной, горами подушек и кружевным подзором. Иван мечтательно протянул:
— Вот бы мне такую кровать на первую брачную ночь! Хотя, может, и не надо — на такой перине сваришься, как в бане, и про все дела забудешь.
Он засмеялся и продолжил:
— Машка скоро учебу закончит, вернется в село, и загуляем свадьбу. Она на фельдшера учится. Прикинь, как здорово: я скотину лечу, она — людей. Хотя мать иногда отца скотиной обзывает. Да что там, мы все порой не лучше скотины. Слыхала, как Витька мотоцикл у Степана угнал и в речке утопил? Ну не скотина? А Федя на сеновале курил, чуть дом не спалил. Тоже хорош!
Но самый подлый — это Гришка. Встречался с Настей, обманул ее, она забеременела, а он из города невесту привез. Настя чуть с ума не сошла, думали, руки на себя наложит. А вчера идет, улыбается, живот вперед, говорит, мальчик будет, Бог на счастье дал. Я вот думаю: как этот Гришка мимо ее дома ходить будет, зная, что там его сын растет? А я Машку никогда не брошу! Смотрю на нее — и хочется так обнять, чтобы она в моих руках растворилась, чтобы мы стали одним целым. Но она девушка строгая, до свадьбы — ни-ни. Эта свадьба, как граница, и тащить ее через нее я не стану. Фельдшер из нее выйдет отменный, твою спину в два счета выправит. Уколы ставит — комар больнее кусает. А я иногда думаю: как колхоз нам дом выделит, буду по тебе, бабуся, скучать. Жить-то не рядом будем. Но ничего, я всегда приду помочь, поболтать. Что у тебя еще вкусного есть?
Агафья ловко схватила ухват и вытащила из печи горшок с гречневой кашей и мясом. Аромат ударил в нос так, что Иван чуть не свернул его, крутя головой. Он схватил ложку и, как ребенок, принялся стучать по столу. Агафья улыбалась, ее глаза сияли от радости, что ее стряпня пришлась парню по душе.
— А ты полежи на перине, пока я ем, — подмигнул Иван. — Или она у тебя для красоты? Ничего, мы с Машкой ее как-нибудь помнем.
Он снова поперхнулся, но Агафья не стала бить по спине. Ей хотелось обнять этого бойкого парня, поблагодарить за тепло, за то, что не спешил убежать, а сидел, делился своими мыслями. Она провела шершавыми, натОна провела шершавыми, натруженными руками по его лицу, словно пытаясь запомнить каждую черточку, а потом кивнула к двери — время уходить.
