Возраст — не конец света: Жизнь на полную катушку
Людмила Громова готовилась отметить своё шестидесятилетие. Эта цифра звучала как приговор, и произносить её вслух было мучительно. Когда-то шестьдесят считались началом старости, а по нынешним меркам — это просто статус «человека в возрасте». От одной этой мысли на душе становилось тяжело.
Последний раз она так переживала из-за возраста в тридцать лет. Тогда казалось, что молодость ушла безвозвратно. Но сейчас, глядя на своих взрослых детей, Людмила лишь усмехалась тем воспоминаниям.
Она остановилась перед зеркалом в спальне, пристально разглядывая своё отражение:
— Да ничего ещё, — прошептала она, поворачиваясь то одним, то другим боком. — Выгляжу лет на сорок пять, чувствую себя так же. Ничего не болит, всё в порядке, тьфу-тьфу.
Она подмигнула себе, как бы бросая вызов времени, и пошла выполнять поручение мужа.
Праздник решили устроить с размахом: на берегу Чёрного моря, в Сочи, среди друзей и родных. Людмила сначала сопротивлялась — мол, такая дата не для веселья, а для раздумий. К тому же дорого, далеко, хлопотно. Но её голос утонул в общем хоре семейного энтузиазма. Муж, Василий, которого все звали Васей, поклялся, что всё устроит: от билетов до слайд-шоу под песни Аллы Пугачёвой. Монтаж поручили младшему сыну, а фотографии — конечно же, Людмиле.
Она устроилась на ковре в гостиной, с тяжёлым вздохом открыв старый комод. Фотографий сохранилось не так много — последствия нескольких переездов. Детские снимки почти не уцелели: когда в юности она уезжала из родного Екатеринбурга, о сантиментах не думала. Что-то удалось восстановить через родителей, но у них тоже осталось мало. Первый брак, развод — оттуда она забрала лишь несколько снимков: себя, детей, друзей. Остальное кануло в Лету.
Василий, в отличие от первого мужа, фотолюбителя, камеру брал редко. Но за годы совместной жизни кое-что накопилось. Потом началась цифровая эра: телефоны ломались, жёсткие диски устаревали, папки с файлами терялись. Альбомы, которые можно было листать, хранить в руках, исчезли.
Перебирая фото, Людмила наткнулась на снимок с выпускного — в том самом платье, которое подарили бабушка с дедушкой из Москвы. Вот ещё одно — с практики в больнице после третьего курса. А вот — первое сентября старшего сына, его напряжённая улыбка и её гордость. И вдруг — фото, прилипшее к другому. Она осторожно отделила его. Сердце замерло. Наталья. Рядом — сама Людмила в синем платье на дне рождения подруги.
Они не виделись почти тридцать лет.
Наталья появилась в их группе интернов ближе к осени, переведясь с кардиологии в терапию. Хрупкая, с короткой стрижкой и большими глазами, она казалась девочкой, пока не начинала говорить. Тогда всем становилось ясно: перед ними не просто умница, а настоящий талант. Приехала из Минска с матерью и мужем — тот был её научным руководителем и старше на десяток лет. Экзамены сдала блестяще, и ей предлагали любую специализацию. Выбрала кардиологию — престижно, к тому же рядом с мужем. Но через полгода ночных дежурств сдалась и перешла в терапию.
С Людмилой они сблизились мгновенно. А когда мать Натальи стала нянчить её сына, они и вовсе стали как сёстры. Учёба подходила к концу, и подруги всё чаще говорили о будущем.
— Может, мне в эндокринологию? — размышляла Людмила.
— Зачем? — отмахивалась Наталья. — Ещё три года науки, а потом ждать пациентов. А терапевт — сразу в дело, все дороги ведут через тебя!
В итоге Людмила осталась в терапии, а Наталья ушла в эндокринологию. И уехала в Киев.
У Натальи была идеальная семья: мать, муж, младшая сестра — все её обожали. Только одного она не могла добиться — ребёнка. Годы попыток, слёзы, клиники. И вдруг — чудо. Дочка родилась прямо перед выпуском. Наталья решила остаться в Киеве.
Расставание далось тяжело. Подруги часто звонили, мать Натальи тут же хватала трубку, спрашивая про «моего малыша» — сына Людмилы. Но время шло, звонки стали реже, жизнь развела их. И вдруг — приглашение на день рождения дочки.
Наталья восторженно описывала торжество: платье за двести тысяч рублей, стилист из Москвы, причёски по пятнадцать тысяч — и это в конце девяностых! Людмила запаниковала, но её парикмахер Ирина успокоила:
— Волосы у тебя шикарные. Фен, щётка, лак — и будешь королева.
На распродаже Людмила купила синее платье, костюм для Василия, огромный чемодан и крем-автозагар. Загорать было некогда, а её уральская бледность для морского солнца не годилась.
Прилетели в пятницу ночью. В субботу — прогулка по Киеву. Людмила надела удобные кроссовки, Василий — футболку с надписью «Екатеринбург — не так уж плохо!» — и они отправились покорять город.
План был грандиозный: Днепр, Софийский собор, Андреевский спуск, набережная. Но в итоге — пробки, толпы, рынок оказался слишком шумным, а собор на реставрации. Зато они попробовали что-то модное, дорогое и не слишком вкусное. Василий ворчал, но снимал всё на телефон.
Потом был Днепр, чайки, запах воды, уличные музыканты и аромат вареников. А ещё — прогулка по Крещатику, где каждая витрина казалась кадром из кино.
— Здесь, кажется, Тарковский кофе пил, — сказала Людмила.
— Ну, может, не Тарковский, но кто-то очень похожий, — рассмеялся Василий.
На Площади Независимости она зашла в бутик, примерила очки за сто тысяч, брызнула на себя духами за пятьдесят и вышла, оставив за собой шлейф роскоши. Настоящая кинодива.
А потом — воскресенье. Проглотив завтрак, который заслуживал больше внимания, Людмила бросилась собираться. Автозагар, нанесённый по всем правилам, высох пятнами. Итог — оранжевая зебра.
От помощи Владимира она отказалась: он был в приподнятом настроении, подогретом утренним коктейлем, и Людмила боялась, что он натворит. Парикмахерские были закрыты. Единственный свободный салон нашёлся на окраине. Мастер, не говоря по-русЕдинственное, что её сейчас утешало — то, что Наталья наверняка выглядела ещё смешнее, ведь та всегда была ещё большей модницей.
