Мы ждали этой встречи, будто целую вечность. Десять лет минуло с того дня, когда прозвенел последний звонок в нашей деревенской школе под Воронежем, и вот — почти весь наш 11-Б снова собрался в родных стенах. Не хватало лишь Игоря, застрявшего в вечных разъездах, и Наташи, сидевшей дома с младенцем на руках.
И тут дверь распахнулась — вошла она.
Анна.
Та самая. Та, от чьей улыбки когда-то у половины класса перехватывало дыхание. Та, чей смех заставлял сердце биться чаще. Вот она снова с нами. Только теперь с золотым кольцом на пальце и всё той же лёгкой улыбкой, будто время её не коснулось.
— Серёжа, ты совсем не изменился! — крикнула она через стол.
Я хотел ответить что-то остроумное, но слова застряли в горле. Всё, как в восемнадцать. Только теперь мне уже не восемнадцать.
В старших классах мы, пацаны, вели себя как дураки. Шесть здоровых дурней были без памяти влюблены в одну и ту же девчонку. В Анну. Умница, красавица, первая ученица. А главное — с каким-то внутренним светом. Дружила со всеми, никого не дразнила, никого не выделяла. И от этого сводила с ума ещё сильнее.
— Чего вы за ней бегаете, как псы за колбасой? — зло шипела Оля Морозова, девчонка с соседней парты.
— А тебе что, завидно? — огрызался Димка.
Я не заметил, как сжались её кулаки. Не понял, что глаза блестят не от злости — от слёз.
Аня же всё чаще оставалась после уроков с Васей Петровым. Тихоня, скромняга, серый мышонок. Такой, про кого обычно говорят «никакой». Но он носил ей сумку. Водил в библиотеку. И слушал.
— Что она в нём нашла? — кипел я. — Ну тряпка же!
— Зато терпения у него больше, чем у нас у всех, — усмехался Димка.
Девчонки нашей Ане завидовали лютой завистью. Особенно Оля. Мы этого не видели — были слишком ослеплены. А потом случилось то, что разрушило наш класс навсегда.
Обычный учебный день. До обеда. Аня вошла в класс, села — и тут же вскочила с криком. Вся её спина и платье были залиты густым вишнёвым киселём. В тот день его подавали в столовой. Пятно выглядело ужасно. Аня, пунцовая от стыда, выбежала из класса. А мы — начали орать друг на друга. Обвинения летели, как камни: «Это ты из ревности!», «Ты нарочно!», «Да это же Морозова!» Я был уверен — это Оля. Просто не мог простить.
С тех пор наш «дружный» класс рассыпался. Обиды копились, подозрения грызли изнутри. На выпускной мы не поехали. Не сделали ни одного общего фото. Просто забрали аттестаты — и разошлись. Классная плакала в учительской. Мы молчали.
А сегодня…
Сегодня Аня сидит напротив. Та же улыбка, только мудрее, взрослее. Оказалось, это она разыскала всех — через соцсети. Созвала. Собрала наш разбросанный класс сначала в сети, а потом и здесь. И мы вдруг вспомнили, что когда-то были близки. Что мы — часть чего-то большего. Снова сидели в том самом классе и смеялись. Словно время повернуло вспять.
А потом Аня позвала кого-то из коридора. И в класс вошёл высокий парень. Лицо — знакомое до боли. Это был её младший брат — Алёша, которого мы запомнили щуплым, вечно сопливым пацаном.
— Давай, говори! Ты обещал! — подтолкнула его Аня.
Алёша замялся. А потом выдавил:
— Это я тогда пролил кисель. Аня заставила меня дважды переписать домашку, вот я и… ну… отомстил.
Тишина повисла в воздухе. Мы лишились выпускного — из-за пацанёнка и ложки киселя. Хотелось смеяться и плакать одновременно.
Позже все делились историями: кто где, у кого сколько детей. Я молчал. В моей жизни не было ничего, чем стоило хвастаться. А Аня вдруг встала и обняла Васю. Того самого. Тихоню. Скромнягу.
— Мы женаты уже пять лет, — сказала она просто, будто сообщала о погоде.
Я стиснул зубы. Нет, не от злости. От боли. Потому что даже спустя годы я не смог отпустить ту школьную мечту.
Позже, когда разговоры поутихли, я подошёл к Васе:
— Как ты это сделал?
Он посмотрел на меня с улыбкой.
— Помнишь, она ногу сломала после школы? Каталась на коньках.
Я кивнул. Отлично помнил. Даже заходил раз — с пирожными. Постоял у двери, ушёл.
— А я приходил каждый день. Убирал, готовил, помогал. Читал ей. Потом просто сидел рядом. Однажды она заплакала. Сказала, что боится не встать. Я пообещал, что если не сможет ходить — буду носить её на руках. Всю жизнь.
Я кивнул, допил стакан:
— Ты заслужил её. Ты не просто ждал — ты был рядом.
— Я просто любил её. Без условий. Без расчётов. Без надежды на ответ.
Когда я уже собирался уходить, меня догнала Оля Морозова.
— Серёжа, стой! На посошок?
Я обернулся. Она протянула стопку:
— Ну что, капитан? Проиграл?
Я окинул взглядом зал: Алёша мирно спал, обняв пустую бутылку, Вася поправлял Ане прядь волос, а Оля — красивая, взрослая — смотрела на меня так, будто ждала этого взгляда всю жизнь.
— Нет, — сказал я, чокаясь. — Просто не был достоин.
— Десять лет ждала этих слов, — тихо ответила она. — Теперь ты свободен. Мальчик моей юности.
И я вдруг понял, каким же был слепым. Как ни разу не провожал её домой. Как не видел, что она всегда была рядом.
— А может, всё-таки прогуляемся? — тихо предложил я, кивая в сторону двери.
Она замерла. А потом накинула пальто:
— Только без дурацких фраз, Серёжа. Я уже не та глупая девчонка.
— И не надо. Мне бы просто… узнать тебя заново.
И мы вышли. В тихий воронежский вечер, где, может быть, спустя десять лет, всё только начиналось.
А жизнь, как оказалось, — не про то, чтобы догнать мечту, а про то, чтобы разглядеть, кто всё это время шёл рядом.
