Что она разглядела в нём — спустя десятилетие
Казалось, мы ждали этой встречи целую вечность. Ровно десять лет минуло с последнего школьного звонка в нашей сельской школе под Воронежем, и вот почти весь наш 11-В собрался в знакомом классе. Не хватало только Максима, вечно мотающегося по командировкам, и Нади, которая осталась дома с грудничком.
И тут дверь распахнулась — вошла она.
Ангелина.
Та самая. Та, от которой у половины класса перехватывало дыхание. Та, чья улыбка в школьном коридоре лишала рассудка. И вот она снова здесь. Только теперь с кольцом на пальце и всё с той же мягкой улыбкой, будто время над ней не властно.
— Серега, да ты ни капли не изменился! — бросила она через стол.
Я хотел парировать шуткой, но слова застряли в горле. Всё как тогда. Вот только нам уже не семнадцать.
В одиннадцатом классе мы, пацаны, вели себя как последние дураки. Шестеро здоровых лбов — и все влюблены в одну девчонку. В Ангелину. Отличница, красавица, умница. А главное — с какой-то внутренней искрой. Со всеми дружила, никого не дразнила, никого не выделяла. И от этого сходили с ума ещё больше.
— Чего вы за ней тянетесь, как щенки за сосиской? — злобно шипела Таня Русанова, девчонка с соседней парты.
— А тебе завидно? — огрызался Димка.
Я не заметил тогда, как её пальцы впились в ластик. Не понял, что глаза блестят не от злости — от слёз.
Ангелина же всё чаще задерживалась после уроков с Костей Лебедевым. Тихий, скромный, неприметный. Парень, про которого обычно говорят «никакой». Вот только он носил ей сумку. Сидел с ней в библиотеке. И слушал.
— Что она в нём нашла? — бушевал я. — Ну тряпка же!
— Зато терпения у него больше, чем у нас всех вместе взятых, — усмехался Димка.
Девчонки Ангелине завидовали люто. Особенно Танька. Мы этого не видели — были слишком ослеплены. А потом случилось то, что добило нас окончательно.
Обычный день. Вторая перемена. Ангелина вошла в класс, села — и тут же вскочила с криком. Вся её спина и платье были залиты густым вишнёвым киселём. Как раз такой подавали в столовой. Пятно выглядело отвратительно. Ангелина, пунцовая от стыда, выбежала из класса. А мы — начали орать друг на друга. Подозрения летели, как град: «Это ты из ревности!», «Ты специально!», «Это Русанова, точно она!» И я был уверен — это Таня. Просто не мог простить.
С тех пор наш «дружный» класс развалился. Обиды копились, подозрения разъедали изнутри. На выпускной мы не поехали. Ни одного общего фото. Только аттестаты — и по домам. Классная тихо рыдала в учительской. Мы молчали.
А сегодня…
Сегодня Ангелина сидит напротив. Та же улыбка, только мудрее, спокойнее. Оказалось, это она всех разыскала — через соцсети. Создала чат. Собрала наш расколотый класс сначала в сети, а потом — и здесь. И мы вдруг вспомнили, что когда-то были близки. Что мы — часть чего-то большого. Снова сидели в том самом классе и смеялись. Будто время свернулось в петлю.
А потом Ангелина позвала кого-то из коридора. В класс вошёл высокий парень. Лицо — знакомое до боли. Это был её младший брат — Артём, которого мы запомнили субтильным, вечно сопливым пацаном.
— Ну, говори! Ты же обещал! — подтолкнула его Ангелина.
Артём замялся. Потом выпалил:
— Это я тогда кисель пролил. Ангелина заставила меня дважды домашку переписать, вот я и… ну… отыгрался.
Тишина повисла в воздухе. Мы лишились выпускного — из-за пацанёнка и ложки киселя. Хотелось и хохотать, и реветь одновременно.
Позже все делились новостями: у кого сколько детей, кто где работает. Я молчал. В моей жизни не было ничего, чем стоило хвастаться. А Ангелина вдруг обняла за плечи Костю. Того самого. Тихоню. Скромнягу.
— Мы женаты уже пять лет, — сказала она просто, словно говорила о погоде.
Я стиснул зубы. Нет, не от злости. От боли. Потому что даже спустя годы не смог отпустить ту самую школьную грёзу.
Позже, когда шум утих, я подошёл к Косте:
— Как ты это сделал?
Он посмотрел на меня с улыбкой.
— Помнишь, она ногу сломала после школы? На лыжах каталась.
Я кивнул. Отлично помнил. Даже заходил как-то — с шоколадкой. Постоял у двери, ушёл.
— А я приходил каждый день. Убирал, готовил, помогал. Читал ей. Потом просто сидел рядом. Однажды она расплакалась. Сказала, что боится не встать. Я пообещал, что если не сможет ходить — буду носить её на руках. Всю жизнь.
Я кивнул, допил рюмку:
— Ты её заслужил. Ты не просто ждал — ты был рядом.
— Я просто любил её. Без условий. Без расчётов. Без надежды.
Когда я уже собирался уходить, меня догнала Таня Русанова.
— Сережа, постой! На посошок?
Я обернулся. Она протянула стопку:
— Ну что, капитан? Проиграл?
Я окинул взглядом зал: Артём мирно спал, обняв пустую бутылку, Костя поправлял Ангелине прядь волос, а Таня — взрослая, красивая — смотрела на меня, будто на мечту, которую ждала слишком долго.
— Нет, — сказал я, чокаясь. — Просто не был достоин.
— Десять лет ждала этих слов, — тихо ответила она. — Теперь ты свободен. Мальчик моей юности.
И я вдруг понял, как же был слеп. Как ни разу не проводил её домой. Как не видел, что она всегда была рядом.
— Может, всё-таки прогуляемся? — тихо предложил я, кивая на дверь.
Она замерла. Потом накинула пальто:
— Только без дурацких фокусов, Сережа. Я уже не та глупая девчонка.
— И не надо. Мне бы просто… узнать тебя заново.
И мы вышли. В тихий воронежский вечер, где, может быть, спустя десять лет, всё только начиналось.
