Тень воровства: как семейные тайны погубили брак
В полумраке хрущёвки на окраине приморского города Приморск, где солёный ветер с залива пробирался сквозь трещины в старых рамах, Светлана стояла перед пустым холодильником, сжимая виски. Еда исчезала с пугающей быстротой, будто её кто-то выметал подчистую. Ещё вчера она варила суп, а сегодня — ни крошки. Её муж, Дмитрий, опять всё слопал, как она думала, и эта мысль разъедала её изнутри, словно ржавчина.
Разговоры с Димой давно превратились в бессмысленную перепалку — каждый заканчивался криками и упрёками. Его безработица, затянувшаяся уже на четвёртый месяц, сделала их жизнь невыносимой. Света работала до седьмого пота, чтобы купить продукты, которые таяли, будто снег на солнце. Она привыкла пить горький чай без сахара и грызть чёрствый хлеб, потому что после смены не было сил даже разогреть суп. А Дима, казалось, жил в своём мире, где еда появлялась сама собой, а жена должна была терпеть.
— Завтра поеду к дядьке в деревню, помочь с крышей, — бросил он из комнаты, не отрываясь от телевизора.
Свете было всё равно. Усталость и жар сковали её тело, и она рухнула в кровать. Утром температура поднялась, и она решила остаться дома. Проглотив таблетки, женщина провалилась в тяжёлый сон, мечтая о тишине.
Но тишину нарушил шум на кухне. Кто-то гремел кастрюлями, хлопал дверцей холодильника, а потом затянул частушку — нагло, будто у себя дома. Света, шатаясь, побрела на звук. На кухне, как у себя, хозяйничала сестра Димы, Татьяна — женщина, с которой Света старалась не сталкиваться. Таня всегда считала, что брат обязан помогать не только своей семье, но и ей с детьми. Дима частенько сувал ей деньги, выдергивая их из семейного бюджета, и Света скрепя сердце молчала. А теперь Таня копошилась в их холодильнике, раскладывая продукты по пакетам.
— Здравствуй, — прошипела Света, сдерживая ярость.
— Ой! Ты чего дома? — Таня дёрнулась, чуть не уронив банку с огурцами.
— Болею. А ты, вижу, тут как дома?
— Дима сам ключи дал, — отрезала Татьяна, даже глазом не моргнув.
— Выходит, не у него аппетит зверский, а у тебя руки загребущие, — голос Светы дрожал от злости.
— Он мне брат! Я имею право взять еды для своих детей! — Таня выпрямилась, будто готовясь к драке.
— Твой брат без работы, а я, значит, должна кормить две семьи? И даже не знать? — Света чувствовала, как ком подкатывает к горлу.
— Ты что, скупишься на кусок колбасы? Мне одной тяжко! — Таня закричала.
— Отдай ключи. Сейчас. Или милицию вызову. Квартира моя, и твой брат тут на птичьих правах, — Света шагнула вперёд, глаза горели.
— Из-за ерунды милицию звать? Какая ж ты мелочная! — Таня швырнула ключи на стол. — Я всё Диме расскажу, он ещё пожалеет, что связался с тобой!
— Это он пожалеет, что покрывал твои налёты, — бросила Света, и слёзы хлынули ручьём.
Она опустилась на табурет, потрясённая. Всё это время её обманывали, выставляли дурочкой. Кто бы поверил, что свояченица спокойно обчищает их холодильник, оставляя лишь объедки, а Дима молча покрывал сестру, списывая всё на свой «волчий аппетит»? Но хуже всего было понимание, что он знал — и молчал, предавая её доверие.
Света вспомнила свекровь — бабулю, которая без зазрения совести тащила из их дома всё, что плохо лежало. Яблоко от яблони недалеко падает, и Дима с Таней переняли её наглость. Сердце сжималось от боли, но решение пришло само. Дрожащими пальцами она набрала номер мужа.
— Подаю на развод, — сказала она, не дав ему вставить слово.
— Подожди, я приеду, поговорим, — залепетал Дима.
— Разговоры кончились. Всё ясно.
— Ты ещё пожалеешь, вернёшься! — выкрикнул он.
Но Света уже не слушала. Дима стал для неё чужим — тенью, растворившейся в промозглом ветре Приморска. Она жалела только о годах, отданных человеку, который не ценил ни её, ни их семью. Развод был не концом, а освобождением — шагом к жизни, где никто не посмеет воровать её покой.
