Свеча на ветру
Светлана Игоревна сняла латексные перчатки, бросила их в металлический таз и, вымотанная до предела, вышла из операционной. Это была одна из тех операций, где каждый момент — на вес жизни. Пациент, Сергей Николаевич Семёнов, пожилой мужчина со слабым сердцем, едва пережил наркоз.
Теперь оставалось только ждать…
Ночь она не спала. Лежала на узкой койке в ординаторской, уставившись в потолок. Побелка, вся в трещинах, будто затягивала её в прошлое, которое она давно закопала глубоко внутри. Эти разводы напоминали ей о маленькой деревушке под Новосибирском — Малые Бережки, где когда-то началась её взрослая жизнь.
Закрыв глаза, она перенеслась назад. Ей снова девятнадцать, она стоит у покосившейся церквы — старой, из тёмного дерева, с облупившейся краской и колоколом, который давно замолчал.
Тогда, после института, её отправили в глушь. Там она впервые поняла, что значит жить среди тишины, лютых морозов и людского равнодушия.
В ту церковь она зашла почти случайно. Внутри пахло холодом, пылью и воском. Поставила свечу, надеясь найти хоть каплю тепла.
— Что-то гнетёт, сестрица? — раздалось за спиной.
Перед ней стоял молодой священник — отец Дмитрий.
— Так, просто зашла, — ответила она, выдавливая улыбку.
С тех пор стала приходить чаще. Их разговоры были долгими, тихими. Он казался ей родным — умным, чутким. Будто видел её насквозь.
Однажды она проронила:
— Сегодня день рождения отца. Он был военным. Погиб в 1919-м, под Казанью…
Она и не подозревала, что эти слова станут роковыми.
В ту же ночь в её дверь вломились с обыском. Отец Дмитрий оказался доносчиком. Он сдал её за «неблагонадёжные разговоры».
В СИЗО её били не сразу. Сначала был допрос. Следователь — невысокий, с усталыми глазами и редкими волосами.
— Садись. Я — Артём Викторович Морозов. Не бойся, — тихо сказал он. — Не все тут звери. Хотя время такое — человек, как свеча на ветру. Дунешь — и нет его…
Он не поднял на неё руку. Смотрел с жалостью.
— Вытащить тебя я не смогу, Света. Но и в лагерь не дам упечь. Попробую устроить ссылку. И молись, чтобы больше никто к тебе не прицепился.
Так она оказалась в Малых Бережках.
Дорога туда была одна — прямая, как нож, заваленная снегом. Зима стояла лютая.
Сначала её никто не пускал на порог — ссыльных боялись. Стучалась в каждый дом, а в ответ — либо грубое «Нет!», либо молчание.
— Людей и в Сибири хватает, — вспомнила она слова Морозова.
Дверь открыла лишь одна — Ольга, молодая вдова.
— Заходи. Только без лишних слов.
Так Светлана осталась у неё. Работала в огороде, лечила деревенских, нянчила детей и скотину. Люди потихоньку начали к ней привыкать.
Прошло два года. Каждые две недели она отмечалась в райотделе. Начальник, Иван Сергеевич Громов, без слов ставил печать в её документах.
На третьем году всё изменилось.
Был под вечер. Метель.
К дому Ольги подкатили сани. Ворвался Громов, весь в снегу.
— Дочка умирает. Помоги.
Светлана схватила сумку. Они рванули к нему домой.
На кровати лежала девочка лет шести. Лицо серое, губы синие, дышала еле-еле. В углу сидела фельдшер из райбольницы.
— Дифтерия, — равнодушно сказала та.
— Скальпель есть?
— Привезут. Через часа четыре.
— Через четыре часа будет поздно, — отрезала Светлана. — Нужен нож, свеча и спирт.
Громов метался по дому, принёс всё. Она продезинфицировала нож, вскрыла нарыв в горле.
Гной и кровь хлынули наружу. Жена Громова в истерике бросилась на неё — била кулаками, царапалась. Муж едва оттащил её.
Всю ночь Светлана провела у постели девочки. Утром Машенька задышала ровнее. Через день уже сидела и улыбалась.
Перед уходом мать подошла к ней.
— Прости. Я думала, ты… а ты спасла её. Возьми, — сунула в руки узел с едой, тёплым платком и рушниками.
Громов с тех пор приезжал часто. Привозил муку, сахар. Печати в документах больше не требовал. Оказалось, он не камень — жизнь его просто закалила.
Через полтора года Светлана вернулась в город. Защитила диссертацию, вышла замуж, родила детей.
Прошли годы.
Как-то раз, гуляя, она вышла к той самой церкви. Всё изменилось: отреставрировано, чисто, пахнет ладаном.
Вошедший священник оказался молодым.
— Отец Дмитрий здесь?
— Его нет. Погиб. Автокатастрофа. Пять лет назад.
— Вы из тех, кого он…? — не договорил он.
Она кивнула.
— Господь не прощает зла, сделанного под Его крышей, — тихо проговорил священник.
Она поставила свечу — за отца, за свою юность, за всю ту боль.
А потом, уже в больнице, к ней записался пожилой пациент.
— Рак желудка. Слабое сердце, — читала она историю болезни. — Сергей Николаевич Семёнов.
Подняла глаза — и обмерла. Это был он. Тот самый следователь.
— Света? — узнал он её. — Да быть не может…
Они говорили долго. Он рассказал, что через год после её дела на него самого донесли. Отсидел семь лет.
— Ну что, доктор, выживу?
— Шансы есть, Сергей Николаевич. Будем бороться.
Ночью она не спала. Позвонила в отделение.
— Как Семёнов?
— Стабильно. Дышит сам, — ответила медсестра.
Светлана вышла на балкон. Лето. Розовый рассвет. Гаснущие звёзды.
И в тот момент она почувствовала — его свеча ещё теплится. И, может, погорит ещё долго.
