Мы с мужем разошлись, когда младшему сыну едва исполнилось четыре, а старшему — десять. Осталась одна с двумя пацанами на руках. Замуж больше не вышла — некогда было, надо было детей поднимать, вкалывать без передышки, тянуть лямку быта. Единственной поддержкой была мама — она и в школу ребят провожала, и кормила, и во всём помогала, чтобы я могла крутиться на двух работах.
Горжусь, какими выросли мои сыновья. Красивые, умные, с образованием. Старший давно женат, своё хозяйство в глубинке ведёт, далеко от нас. А младший был надеждой всей моей жизни. Ближе и душой, и расстоянием.
Когда он в институте учился, решилась на отчаянный шаг — уехала на заработки в Москву. Хотела, чтобы у него всё было. Мыла полы в офисах, ухаживала за стариками, ночевала в съёмных углах. Каждую копейку откладывала — не себе, ему. Потому что знала: если не я, то кто?
Когда он объявил, что женится, сначала обрадовалась. Девушку его видела пару раз — тихая, вроде бы скромная, вежливая. Тогда ещё не знала, какая она лицедейка.
Отдала им всё. Купила квартиру — ту самую, на которую годами копила, мерзкая в чужих квартирах с ведром в руках. Устроила свадьбу, о которой они мечтали: платье, ресторан, видео — всё как у людей. Старший не обиделся, понимал — у него своя дорога. А я мечтала, что младший рядом будет, внуков нянчить, в их доме бывать.
Но жизнь, как всегда, больно бьёт там, где не ждёшь.
Через пару недель после свадьбы зашла к ним. Принесла пирогов, фруктов, просто проведать хотела. Не ждала уж особого гостеприимства, но хоть чаем бы напоили…
Невестка встретила меня с каменным лицом. Чай налила и села напротив.
— Тамара Викторовна, давайте сразу договоримся. Видеться будем только по праздникам. Так всем удобнее. Меньше поводов для ссор, отношения крепче будут.
Я чуть чашку не уронила.
— Что? — переспросила.
— Ну вот так. Вы же не против?
Сидела, будто обухом по голове. Девчонка, которой я крышу над головой подарила, которая на мои деньги гуляла на свадьбе, теперь диктует, когда мне можно приходить, а когда я «мешаю».
До свадьбы она была слаще мёда, боялась, видно, что маску сорву. А теперь, получив всё, показала зубы.
Но больше всего ранило, что сын молчал. Ни слова в мою защиту. Не обнял, не сказал: «Мама, приходи когда хочешь». Стоял в стороне, будто не его дело.
Вышла от них с трясущимися руками. В автобусе кулаками губы прикусывала, чтобы не разреветься. Всю жизнь пахала, не для себя — для них. А в старости мечтала лишь об одном — быть рядом. Быть нужной.
Старший сразу всё понял. Говорит:
— Мам, ты не заслужила такого. Мне за брата стыдно. И за неё. Ты не одна.
Да, он поддерживает. Но легче не становится. Я ведь не денег просила — только любви и уважения. Хотела быть частью их жизни.
Теперь сижу в своей квартире и не знаю, что делать. Больно. Будто меня предали. Будто мою доброту за слабость приняли. Будто вся моя жизнь — впустую.
Как теперь быть? Улыбаться на праздниках? Или махнуть рукой? Ведь я больше не мать — я чужая. В квартире, которую сама купила. В семье, которую сама строила.
