7 июня, Москва
Сегодня по пути из магазина столкнулся со старой знакомой — Татьяной Соколовой. Не виделись лет пять, а то и больше. Раньше жили в одном доме, иногда перекидывались словами у подъезда, потом судьба раскидала. Она обрадовалась, обняла меня, словно не было этих лет молчания. Предложила присесть на лавочку у Чистых прудов — мол, давай поговорим, вспомним. Я согласился. Тогда ещё не знал, что этот разговор оставит в душе занозу.
Разговорились. Рассказал, что женат уже три года, двое детей — младшему, Ванечке, всего год. Сейчас жена в декрете, радуется материнству. Говорил искренне, без утайки — казалось, передо мной человек, с которым можно по-человечески. Но чем больше я говорил, тем заметнее менялось её лицо: улыбка стала кривой, взгляд потемнел, а в глазах — какая-то усталость, смешанная с досадой.
Сначала подумал, может, у неё день не задался. Но потом она бросила фразу, от которой внутри всё сжалось:
— Ну надо же, и дети есть, а сам выглядишь, будто студент… Не скажешь, что семьянин…
Сказала с натянутой усмешкой, но в голосе сквозила зависть, почти злость. Я неловко засмеялся, попытался сменить тему, но напряжение между нами уже висело в воздухе. Каждое моё слово будто ранило её.
Когда я собрался уходить — старшего, Петьку, нужно было забирать из школы, — она вдруг бросила напоследок:
— Везёт тебе… И семья, и дети… Вот так-то…
Резко встала и ушла. А я остался сидеть, будто меня окатили ледяной водой. Знаю, у неё единственный сын, Дмитрий. Ему уже за тридцать. Ещё раньше слышал, что с ним одни проблемы: не работает, живёт за её счёт, то в плохие компании влипнет, то ещё что. Но для неё он всегда был светом в окошке.
Наверное, поэтому её так задело, что у меня всё сложилось. Зависть. Обыкновенная, гложущая зависть. Хотя я не хвастался, просто отвечал на вопросы.
Теперь понимаю: не всякий готов слышать о чужом счастье. Особенно если своё разбито вдребезги. Я не виноват, что у неё сын пошёл по кривой дорожке. Я не искал этой встречи — это она ко мне подошла.
Прошла неделя, а осадок остался. Тот разговор был как пряник с горчицей — сначала сладко, а потом жжёт.
Ошибка была в одном: слишком распахнулся. Хочется порой поделиться радостью, да забываешь, что не каждому она в радость. Не всякий, кто улыбается, искренне рад за тебя.
Теперь твёрдо знаю: счастье — как тихий вечерний чай. Его не стоит выносить на улицу, чтобы все видели. Не каждому стоит рассказывать о своих удачах — кто-то за твоей улыбкой разглядит лишь отражение собственной боли.
