Свекровь рыдала в три ручья прямо посреди свадьбы. И только она одна знала, зачем.
Гости дружно орали «Горько!», звенели бокалами, шампанское шумело, как пена в буре, а жених робко прикасался губами к щеке невесты. Потом они накрылись фатой, изображая страсть — фальшивую, деревянную, будто из дешёвого спектакля. Я видела всё. Между ними не было огня, лишь холодная игра. Они перемигивались, шептались — словно разыгрывали чужую судьбу.
Моя подруга Варя выдавала замуж свою дочь — Лизу. Она металась, нервничала, вытирала ладони о подол каждый миг. Когда все расселись, она дернула меня за рукав:
— Ты видела его мать? Сидит, будто на поминках.
Я оглянулась. Мать жениха раньше не встречала и даже не сразу поняла, о ком речь. Только когда Варя кивнула на женщину в тёмно-синем платье с серебряными узорами, я её разглядела. Она сидела в уголке, лицо — как каменная глыба, глаза полные горя. Платок сжимала так, будто в нём была последняя нить её надежды.
— Может, нездоровится? — осторожно предположила я.
— Да брось! — Варя махнула рукой. — Это она боярку свою жадностью душит! Боится, что моя Лиза теперь на неё с ребёнком насядет. У сына трёшка бабкина, вот и переживает, что отберут.
— Ну ты и разошлась, — усмехнулась я, но тревога не уходила.
Я продолжала наблюдать. Пока все ели, смеялись, чокались — она не притронулась ни к чему. Даже на сына не смотрела, будто его здесь и не было.
Когда снова закричали «Горько!», свекровь резко отвернулась к окну, сжала губы до белизны. Я не выдержала, подошла.
— Вам… плохо?
Она подняла на меня взгляд — в нём не было слабости, только боль, настоящая, выстраданная.
— Не могу врать, — прошептала она. — Это всё — обман. Мой сын… он не любит её. Лиза — чистая, светлая. Она верит в эту сказку. А он… женится назло бывшей.
Я онемела.
— Вы уверены?
— Он сам признался. Хотел «показать» той, как он счастлив. Я умоляла, кричала, но он… упрямый. Думает, можно лечить свою рану, калеча других. А я смотрю на эту девочку — у неё в глазах огонь. А у него… пустота.
— Может, ещё всё изменится?
— Если бы… — она покачала головой. — Но совесть не даст забыть. Мой сын стал чужим.
Я молча вернулась к столу. Варе ничего не сказала. Но через два дня она сама позвонила.
— Лиза вернулась. Вещи собрала, ничего не объясняет. Ни слёз, ни истерик — просто ушла. Я не понимаю!
— Сейчас приеду, — бросила я и бросила трубку.
Я неслась по улицам, сжимая руль до хруста в пальцах. Мне было жаль Лизу. Но ещё больше — ту женщину. Она знала с самого начала. Знает и сейчас.
Варе с Лизой станет легче. Раны затянутся, встретят других.
А вот она… Ей не забыть. Этот день, этот фарс. День, когда её сын надел маску вместо сердца. Когда женился не из любви, а из обиды.
И день, когда она одна не аплодировала. Потому что не могла. Потому что знала правду.
