Осознала, что люблю…
Вот уж не думала, что наши с мужем отношения оживут после ремонта. Казалось, мы разучились чувствовать. Шестнадцать лет брака – как старый халат: удобно, привычно, но уж очень вытерся.
Мы с Артёмом давно жили в размеренном ритме: работа, ужин, редкие разговоры перед сном. Не ссорились, не выясняли отношений – просто существовали. Тихо, мирно, почти по-родственному. Без всплесков, без безумных страстей. Порой мне казалось, мы – как два дерева в одном лесу: корни переплелись, а кроны давно тянутся в разные стороны.
Пока не начался ремонт.
Затеяли мы его неспроста. Ваня впервые уехал в лагерь на Чёрное море. На две смены! «Мама, я уже большой!» – гордо заявил наш двенадцатилетний сын, запихивая в рюкзак кроссовки с мигалками. Мы стояли с Артёмом на перроне, махали уходящему поезду, а вернувшись в пустую квартиру, вдруг осознали: теперь здесь только мы и эти стены, помнящие нас совсем другими.
Для скорости переехали в съёмную однушку, а в нашей хрущёвке поселились чужие люди – шумные, пропахшие краской и потом. Среди них был Виктор.
Высокий, с натруженными руками и колючим взглядом. Он напомнил мне молодого Артёма – тембром голоса, привычкой щуриться, когда задумается. Но если мой муж говорил со мной мягко, даже в гневе не повышал голос, то Виктор орал на жену по телефону так, что стыдно было слушать.
Впервые услышала, как можно так разговаривать с женщиной, родившей тебе двоих детей. Сквозь зубы, с раздражением, будто она ему что-то должна. А потом выяснилось, что у него ещё и любовница есть.
Однажды я зашла за забытыми чертежами и застала его в гостиной с молоденькой девчонкой. Она визжала от смеха, пока он рассказывал пошлый анекдот. А потом он схватил её за талию и прижал к ещё не покрашенной стене.
И тогда мне стало страшно.
Не за неё – за себя.
Вдруг у Артёма тоже есть такая же глупышка, радующаяся его вниманию, как подачке? Вдруг он давно живёт на две жизни, а я – последняя, кто об этом узнаёт?
Тем вечером я пристально разглядывала мужа за ужином. Искала в его глазах то же самое – равнодушие, усталость, желание сбежать. А он вдруг спросил:
– Ты как, не сильно устаёшь от этой суеты?
Тем временем рабочие содрали старые обои, и под ними обнажились следы наших первых лет. Вот розоватое пятно. Это мы с Артёмом, пьяные от шампанского, праздновали новоселье. Он поднял меня на руки, я закричала, бутылка выскользнула – половина напитка оказалась на стене.
А вот следы от гвоздей – от той самой полки, которую Артём мастерил все выходные, пока я гостила у родителей. «Не заходи!» – кричал он из-за двери, а я смеялась и топала ногами от нетерпения. Полка вышла кривой, но простояла десять лет.
…Через три дня поехали выбирать обои.
Артём, обычно доверявший мне все решения, вдруг оживился. Придирчиво сравнивал оттенки, спрашивал: «Тебе какие больше нравятся?» Не торопился, не экономил – выбирал. Для нас. Для нашего дома. Водил пальцами по образцам, уточнял:
– Как думаешь, этот перламутровый будет играть при свете лампы?
У рулонов для спальни он потянулся к нежно-голубым с едва заметным серебристым узором.
– Как в той гостинице в Геленджике, – пробормотал.
Я ахнула: ещё до свадьбы, в наш первый совместный отпуск, мы ночь напролёт просидели на балконе, слушая море. Стены там были точно такого же оттенка.
Потом был мебельный салон, где он настоял на кресле с высоким изогнутым изголовьем – «чтобы ты могла читать при хорошем свете».
– Откуда ты знаешь, что мне это нужно? – спросила я.
– Я же с тобой шестнадцать лет живу, – усмехнулся он. – Должен был что-то запомнить.
В его голосе не было раздражения – только тёплая, тихая нежность. Та самая, из наших первых лет. И тогда я поняла: он всё ещё любит меня. Просто это чувство затерялось где-то среди быта, среди привычки, среди дней, похожих друг на друга.
Но оно никуда не делось.
– Давай в спальне сами поклеим, – неожиданно предложил Артём, когда ремонт подходил к концу.
Я замерла.
– Ты же ненавидишь клеить обои…
– Ненавидел, – ухмыльнулся он. – Но для нашей первой квартиры терпел, помнишь?
Да, под слоем быта, под грузом лет, под привычкой – всё ещё живёт тот самый парень, который через полгорода носил мне кофе в термосе. Просто мы забыли, где спрятали друг друга.
…И вот мы стоим посреди спальни, и Артём снова, как много лет назад, путает верх и низ обоев:
– Чёрт, – бормочет он, – ну почему они всегда выглядят одинаково?
Я смеюсь и подаю новый лист. За окном июльский дождь, а в голове – воспоминания. Вот мы красим стены в первой квартире, и Артём случайно оставляет ладонь на свежей краске. Вот мы в родительском доме, где он тайком переклеивает обои в моей комнате, пока я в общаге.
– Главное, чтобы к 25-му закончили, – говорю я. – Ваня приезжает.
Артём кивает и вдруг берёт мою руку, перепачканную в клее.
– А помнишь, как мы в школе у него обои клеили?
Как забыть. Ответственные родители первоклассника вызвались поклеить обои. Стены были окрашены, а мы не знали, что такую краску надо снимать. К утру все полосы, словно издеваясь, отклеились. Пришлось срочно соскребать шпателем и переделывать всё заново.
– Ну и лажа у нас тогда вышла, – улыбаюсь я, размазывая клей.
Артём фыркает:
– Ты тогда сказала, что больше никогда…
– …и вот, пожалуйста, – заканчиваю я.
Его руки, ставшие грубее за эти годы, аккуратно разглаживают каждый сантиметр. Пальцы помнят движения, хотя прошло столько лет.
– Главное, чтобы не отклеились, – бормочет он, и мы одновременно вздрагиваем, вспомнив тот злополучный класс.
– Теперь-то мы опытные, – шучу я.
Артём прижимает последний уголок, и я вдруг понимаю: мы не просто ремонтируем квартиру. Мы готовим дом кМы не просто клеим обои — мы собираем по кусочкам нашу любовь, чтобы снова почувствовать тепло тех самых первых дней.
