Такси мягко катилось по мокрому асфальту, разбрызгивая осенние лужи. Пожилой водитель неспешно вёл машину по знакомым улочкам Екатеринбурга, украдкой поглядывая в зеркало на пассажиров.
Молодая женщина держала на руках младенца, ему едва исполнилось полгода. Водителя насторожил названный адрес — городской детский дом.
Родители выглядели счастливой парой: он — высокий, статный офицер в форме капитана ВКС, она — просто красавица с большими голубыми глазами и светлыми волосами, рассыпанными по плечам.
— Вася, цветы! — напомнила она, обращаясь к военному.
— Помню, Люба, помню, — кивнул он и попросил водителя: — Дедушка, остановите у цветочного магазина.
Офицер вышел, не обращая внимания на порывы ветра. Водитель проводил его взглядом и спросил:
— Муж?
— Муж, — улыбнулась она, поправляя шапочку на головке малыша.
— Ребёнок у вас красивый, вы сами в порядке… Чего ж в детдом? — в голосе шофёра прозвучало осуждение.
Молодая мама сначала не поняла, но когда до неё дошёл скрытый смысл, глаза её широко распахнулись. Она лишь прошептала:
— Боже… Вы что подумали?..
— Да так… В наше время всякое бывает, — смягчившись, водитель спросил: — Ну так зачем вам детдом?
— Я там выросла. Семь лет, потом меня удочерили. А муж мой, Василий, тоже там воспитывался.
— У Марьи Петровны? — водитель широко улыбнулся. — Вот оно что! И вы, значит, с поезда сразу к ней? Молодцы!
— Вы её знаете? — женщина с интересом посмотрела на него.
— Да кто ж её не знает!
Водитель собирался рассказать больше, но дверь открылась, и в салон вплыл огромный букет алых роз.
— Люба, смотри, какие цветы в нашем городе! — гордо улыбался военный.
— Васенька! — восхитилась Люба. — Ты и мне таких не дарил!
— Не сердись, — засмеялся Василий. — Такие розы только у нас! А когда мы с тобой в последний раз были здесь вдвоём?
— Вместе?.. Лет одиннадцать назад…
…Марья Петровна сидела в кабинете, кутаясь в пуховый платок. В здании было тепло, но платок был таким мягким, так нежно обнимал плечи, что снимать его не хотелось.
Выпала свободная минута: старшие дети в школе, у малышей — тихий час. В детдоме непривычно тихо, лишь на кухне звенит посуда — готовится обед.
Марья Петровна листала альбом с фотографиями. Лица… Лица детей, мальчиков и девочек, уже взрослых людей. Воспитанники. И каждого она помнит по имени, даже взрослых называет по-детски — Сашенька, Мишенька, Леночка…
Вот Люба Новикова, нет — теперь уже Козлова. Добрейший Николай Иванович удочерил её, дай Бог памяти, лет пятнадцать назад…
А вот — Васёк. Где ты, Васёк? Окончил Суворовское, поступил в лётное. Вот его фото: курсант — уже почти лётчик, а в детстве мечтал стать ветеринаром, как Сергей Алексеевич. Серёга — тоже большой кусок сердца забрал, проказник, но не зря, не зря…
Тихие шаги в коридоре. Кто бы это? Стук в дверь.
— Войдите! — О Господи… Огромный букет роз! А кто же за ним?..
— Васёк! Родной ты мой! — Букет упал на пол. — Где ж ты пропадал, Васенька?..
— Марья Петровна, ну что вы… Вот же я. Не писал — не всегда получалось. Я не один. Это — моя жена. И дочка — Маша…
— Люба… Любочка! Неужели ты? Дай мне дочку, Васенька! Хочу обнять Любу!
Когда эмоции улеглись, гости сняли верхнюю одежду, уснувшего ребёнка уложили на диван, а сами сели за стол.
— Как же вы сохранили чувства? Так долго в разлуке… Николай Иванович рассказывал о вас, очень тепло отзывался, Васенька.
— Я Любе слово дал, Марья Петровна. А своё слово я держу!
— Уже слышала это когда-то, — добро рассмеялась Марья Петровна. — Люба, а у тебя как сложилось?
— Счастливо! — по лицу Любы было видно, что она не лукавит. — Окончила мединститут, вместе с братьями, Антоном и Димой. Они меня в обиду не дадут! Теперь я педиатр, как папа. А с Васей мы всегда были рядом, даже в разлуке… А вот — наша Машенька, имя даже не обсуждали.
— Здравствуй, Машенька, — Марья Петровна склонилась над спящей девочкой. — Дай Бог тебе счастья. А дедушка уже видел внучку?
— Пока нет, мы сразу к вам… — виновато улыбнулась Люба.
— Позвоните ему от меня, предупредите, а то сердце не выдержит у Николая и Галины от такого счастья, — Марья Петровна повернулась к Василию и лукаво улыбнулась:
— Ну, поздоровайся с Мамочкой, она тебя давно ждёт.
Василий обернулся и замер. На полу, в метре от него, не отрываясь, смотрела трёхцветная кошка. В груди защемило, как в детстве, в старом доме, где он впервые её встретил.
Наконец кошка медленно моргнула, поднялась и подошла к нему. Впрыгнула на колени, встала на задние лапки, положила передние на погоны капитана и принялась тереться мордочкой о его щёку, громко мурлыча.
— Мама, Мамочка… — Василий гладил её по шёрстке, уткнувшись лицом в пушистый бок. — Я тебя не забывал, — прошептал он. — Если бы не ты…
— Половину детей она вырастила, — рассказывала Марья Петровна. — Все её помнят. Когда год назад у неё нашли опухоль — весь детдом под окнами клиники Сергея Алексеевича стоял, пока он её оперировал. Пронесло, слава Богу…
На диване зашевелилась маленькая Маша. Кошка, извинительно муркнув, спрыгнула с колен и улеглась рядом. Девочка тут же успокоилась.
— Скоро мы с ней — на пенсию, — вздохнула Марья Петровна. — Пора. Николай своего Барсика давно на покой отправил. Теперь тот на батарее греется. И нам с Мамочкой пора.
— Барсик… — улыбнулась Люба. — Как я по нему скучаю!
До вечера Люба и Василий провели в детдомеОни ушли вечером, пообещав вернуться, а кошка Мамочка долго смотрела им вслед, тихо мурлыча, будто благословляя их путь.
