Односторонний билет
— Может, ещё и трусы ему постираешь? Носки? Взрослый мужик, ёлки-палки! Пусть сам разбирается, — бросил Вадим жене, пока Ирина натягивала куртку.
Говорил он будто бы нейтрально, но с таким ледяным оттенком, что жена на мгновение замерла. Потом опустила глаза, сунула руки в карманы и, не оборачиваясь, медленно застегнула молнию.
— Может, ты просто заткнёшься? — тихо ответила она.
Раздались шаги. Вадим вздохнул и ушёл в зал. Опять вечер. Опять один. А она мчится к отцу…
У подъезда лежал снег. Не тот, что радует перед Новым годом — пушистый и белёсый. Нет, это был мартовский снег, сдавшийся под натиском солнца. Не таял даже, а просто превращался в чавкающую жижу под ногами.
Ирина села в машину и на секунду прижалась лбом к рулю. Хотелось рыдать. Хотелось, чтобы кто-то понял. Но рядом никого не было. Она бросила взгляд на пакет с продуктами.
Запечённые яблоки… Когда-то отец их обожал. Сам готовил, а теперь, наверное, и не вспомнит, как духовку включать.
Вадим не всегда был таким ворчливым. В первые годы брака он был лёгким, внимательным, заботливым. Ирину трогало, как он суетился вокруг неё и детей.
Но после рождения второго ребёнка и роста расходов в нём проснулось что-то иное. Он делил мир на своих и чужих. За «своих» горой встал бы, а любое вмешательство со стороны считал едва ли не предательством. Помощь посторонним называл слабостью.
Сначала Ирина находила это даже милым. Потом убеждала себя, что это его способ любить. А теперь, когда «чужим» оказался её отец… Она не знала, что делать…
— Уехала. Сняла однушку у метро. На развод подала, — как-то раз сказала Ирине мать.
Проговорила так легко, будто речь шла не о браке, а о выборе новых штор. Для Ирины новость стала неожиданностью, хотя всё к этому шло.
— Вроде нормальный мужик, а ничего у нас не сложилось, — жаловалась мать подруге.
— Да ты просто придираешься. Не пьёт, не бьёт — уже хорошо, — отмахнулась та.
— Разве только этого для счастья надо? Нет, Галя. Должна быть близость. А у нас какая? Он вечера у компьютера, я рядом вяжу. Сидим и молчим. Никуда не вытащить, ни разговора не добиться.
После развода мать словно сбросила груз. Записалась на танцы, освоила компьютер, который раньше презирала, завела страничку в соцсетях. Нашла подругу Татьяну, с которой теперь ездила по музеям.
Порой Ирина ловила себя на мысли, что завидует. Хотя причин не было. Просто у матери началась новая жизнь, где не было места ни ей, ни отцу.
Отец же… Его жизнь остановилась. После размена он перебрался в маленькую однушку на окраине. Квартира была мрачной, неуютной. Сама аура Николая делала её ещё унылее.
Ирина навещала его хотя бы раз в неделю. Убирала, стирала, готовила. Иногда просто сидела рядом. Сперва он неохотно принимал заботу. Потом начал пить. Не запоями, но достаточно, чтобы глаза мутнели, а речь становилась путанной.
— Выкинула, как старый хлам, — бормотал он. — А ты ждёшь, что я буду радоваться.
— Пап, хватит. Никто тебя не выкидывал. Просто… устали друг от друга.
— Видел я, как она устала. В соцсетях фото — как на параде. А мне… ничего уже не надо.
Ирине было больно. Она не знала, как помочь, но и бросить не могла.
— Понимаешь, — однажды сказал Вадим, когда она вернулась поздно и в плохом настроении. — У тебя комплекс спасателя. Всё время кто-то должен висеть у тебя на шее. То бабка, то подруга. Дети подросли — теперь отец.
— У него никого нет. Только я.
— Ему пятьдесят четыре! Он что, единственный разведённый в мире? Здоровый мужик. Пусть живёт как хочет!
— Он не привык к одиночеству. В нём тонет.
— А ты, значит, его спасательный круг? Вдвоём утонете. И я — за вами, если позволю. Хватит к нему ездить!
Взгляд Ирины стал острым, но она промолчала. Всё равно поедет. Открыто или тайком — неважно.
В квартире отца, как всегда, было душно. Пахло табаком, перегаром и чем-то кислым. Сам Николай стоял на пороге в поношенной майке, с перекошенной улыбкой и щетиной. У двери — пара мусорных пакетов и пустые бутылки.
— Ну заходи, раз приехала, — хрипло сказал он.
Она прошла на кухню. Тарелок в раковине было немного, но они явно лежали не первый день. На столе смартфон бубнил новости. Николай сел, достал сигарету. Ирина заметила, как дрожали его руки, когда он пытался зажечь зажигалку.
— Опять пил? — тихо спросила она, зная ответ.
— А у меня, по-твоему, нет причин? — проворчал он, затягиваясь. — Слушай, а зачем ты вообще приходишь? Нотации читать?
Ирина глубоко вздохнула, пытаясь проглотить ком в горле. Привыкла к его колкостям, даже к гордой неблагодарности. Но не могла смириться с тем, как он медленно угасает.
— Прихожу, потому что ты мне не безразличен. Я твоя дочь.
— Брось. Проще гложет чувство долга. Думаешь, если ужин сваришь и пыль протрёшь, всё вернётся?
— Хочу хотя бы сохранить то, что осталось.
Он поднял взгляд. Глаза были мутными, но на миг прояснились. Губы дрогнули. Казалось, он хотел что-то сказать, но слова застряли.
Вдруг перед глазами всплыло воспоминание. Лето. Ирине восемь, она упала с велосипеда на гравий. Колени в крови, руки в царапинах. Она рыдала, а отец молча подхватил её на руки и понёс домой.
Потом обрабатывал раны зелёнкой. Теми же руками. Только тогда они дрожали не от выпивки. И он шептал, что всё пройдёт, стараясь успокоить её.
Куда делся тот человек? Почему боль не проходит?
Она села рядом, но он так и не заговорил. Только хмыкнул.
— Хочешь суп? Принесла курицу, картошку, морковку. Можем вместе сварить.
— Да нет у меня кастрюль. Все сгоОна обняла отца, ощутив под пальцами его худые плечи, и вдруг поняла — дорога назад закрыта, но впереди ещё так много шагов, которые можно сделать вместе.
