— Может, ему ещё и носки стирать будешь? Взрослый мужик, ей-богу! Пусть сам справляется, — бросил Владимир, пока Светлана накидывала пальто.
Говорил будто без зла, но с такой ледяной интонацией, что жена на мгновение застыла. Опустила взгляд, сунула руки в карманы и, не оборачиваясь, медленно застегнула пуговицы.
— Может, просто помолчишь? — тихо ответила она.
Раздались шаги. Владимир вздохнул и ушёл в зал. Опять вечер. Опять один. А она мчится к отцу…
У подъезда лежал снег. Не тот, что радует в декабре — пушистый, белый. Нет, этот уже сдавался под натиском весны. Не таял, а просто превращался в чавкающую грязь под ногами.
Светлана села в машину и на секунду прижала лоб к рулю. Хотелось плакать. Хотелось, чтобы кто-то обнял. Но вокруг было пусто. Взгляд скользнул на пакет с продуктами.
Печёные яблоки… Когда-то отец их обожал. Сам готовил, а теперь, наверное, и не вспомнит, как включается духовка.
Владимир не всегда был таким ворчливым. В молодости — лёгкий, заботливый, души в ней не чаял. Свету умиляло, как он суетился вокруг неё и детей.
Но после рождения второго ребёнка, когда расходы выросли, в нём что-то изменилось. Он чётко разделял людей на «своих» и «чужих». За «своих» — горой, а помощь посторонним считал слабостью.
Сначала Светлану это даже умиляло. Потом убеждала себя, что это его способ любить. А теперь, когда «чужим» оказался её отец… Она не знала, что делать…
— Уехала. Сняла однушку у метро. Подала на развод, — как-то сказала мать.
Словно речь шла не о двадцати годах брака, а о смене занавесок. Для Светы новость стала неожиданностью, хотя всё давно шло к этому.
— Вроде нормальный мужик, а ничего не клеится, — жаловалась мать подруге.
— Да ты просто придираешься. Не пьёт, не бьёт — и ладно, — отмахивалась та.
— Разве только в этом счастье? Нет, Галя. Нужна близость. А у нас её нет. Он вечера у компьютера, я рядом вяжу. Сидим, молчим.
После развода мать будто ожила. Записалась на танцы, освоила соцсети, нашла подругу Нину, с которой теперь ездила по городам.
Иногда Света ловила себя на мысли, что завидует. Не потому что у матери было лучше — просто та начала новую жизнь, где не было места ни ей, ни отцу.
А отец… Его жизнь будто остановилась. После размена он переехал в серую однушку на окраине. Квартира была неуютной, словно пропитанной его тоской.
Света навещала его раз в неделю. Убирала, готовила, иногда просто сидела рядом. Сначала он отнекивался, потом начал пить. Не запойно, но достаточно, чтобы глаза мутнели, а речь становилась бессвязной.
— Выбросила, как старый хлам, — ворчал он. — А ты тут со своими уговорами.
— Пап, хватит. Никто тебя не выбросил. Просто… устали друг от друга.
— Устала, вижу я. Вон, фотографий полно. А мне… Всё равно.
Сердце сжималось. Она не знала, как помочь, но и бросить не могла.
— Понимаешь, — как-то сказал Владимир, когда она вернулась поздно и раздражённая. — У тебя синдром спасателя. То бабушка, то подруга. Дети подросли — теперь отец.
— У него никого, кроме меня.
— Ему пятьдесят! Он что, единственный, кто пережил развод? Пусть живёт как хочет!
— Он не справляется. Тонет.
— А ты решила утонуть вместе с ним? И меня за собой тащишь? Хватит ездить!
Взгляд Светы стал острым, но промолчала. Всё равно поедет. Открыто или тайком — неважно.
В квартире отца пахло табаком, перегаром и чем-то прокисшим. Сам он стоял на пороге в застиранной майке, с небритым лицом и кривой улыбкой. У двери — пакеты с мусором и пустые бутылки.
— Ну заходи, раз приехала, — хрипло бросил он.
На кухне грязные тарелки в раковине. Телефон на столе бубнил новости. Николай сел, достал сигарету. Руки дрожали, пока он пытался зажечь.
— Опять пил? — спросила Света, зная ответ.
— А разве нет повода? — буркнул он, затягиваясь. — Зачем вообще приходишь? Нотации читать?
Она вздохнула, сглотнув ком в горле. Привыкла к его колкостям, даже к упрямому неблагодарью. Но не могла смириться, что он медленно гибнет.
— Я прихожу, потому что ты мне не безразличен. Я твоя дочь.
— Брось. Проще, чем признать, что я тебе в тягость. Думаешь, если ужин сваришь, всё вернётся?
— Я хочу сохранить то, что осталось.
Он поднял взгляд. Глаза мутные, но на миг прояснились. Губы дрогнули, будто хотел что-то сказать, но не смог.
В памяти всплыло лето. Свете восемь, упала с велосипеда, колени в крови. Отец молча подхватил её, нёс домой, обрабатывал раны. Те же руки, но тогда они дрожали не от водки.
Куда делся тот человек? Почему боль не проходит?
Она села рядом, но он лишь хмыкнул.
— Хочешь суп? Принесла курицу, овощи.
— Кастрюль нет. Все сгорели.
— Как так?
— Время пришло.
Он уходил в себя всё глубже. Света поняла: если давить — исчезнет совсем. Потому разложила продукты и направилась к двери.
— Приеду через неделю. Только… будь здесь. Ладно?
— Куда я денусь?
Дома она листала «Авито», искала велосипед для сына. Вдруг — объявление: «Зенит» на продажу. Тот самый, которым отец снимал её на выпускном. «Рабочий. Больше не нужен».
Сердце сжалось…
…Прошёл год. Николай сидел на лавочке в потрёпанной куртке, с бутылкой и пакетом продуктов. Хлеб, макароны, майонез.
Света приезжала реже. Может, устала. Может, не видела смысла…
Мимо шла дворняга. Хромая, тощая, с грустными глазами. Понюхала воздух, села рядом. Он хотел прогнать, но отломил хлеба.
—Собака осторожно взяла кусок из его руки, а потом легла рядом, будто понимая, что теперь у них одна дорога — и она не в одиночку.
