Ловись, если ждать умеешь
Миша вышел из вагона, вдохнул полной грудью. В родном Нижнем Новгороде даже воздух особый — не сравнить ни с одним городом, хоть объездил полмира.
Шел по знакомым улочкам, замечая каждую мелочь. Вот и его двор — четыре пятиэтажки, как крепость: две длинные, пять подъездов, две покороче. Просторный двор, поделен на две части: детскую зону с ржавой горкой, песочницей и турниками (раньше были качели и «паутинка», после падения с которой у Миши шрам над бровью остался).
Вторая половина — футбольное поле с кривыми воротами и баскетбольным кольцом. Зимой тут каток заливали. Утро, во дворе ни души. Кабы мяч под рукой — Миша бы точно ударил по воротам, как в старые времена.
Эх, молодость… Серега где-то в Тюмени осел, женился, двое детей. А Витька в колонии второй срок отбывает. Разбросала жизнь кто куда.
Из подъезда вышел мужик с овчаркой, Миша крикнул, чтоб дверь не закрывал. Тусклая лампочка еле светит — как всегда. Сколько ни вкручивали яркие, кто-то обязательно ставил обратно слабую. Чудо, что еще никто на этих темных лестницах шею не сломал.
Поднялся на второй этаж, остановился у железной двери. Тут раньше Татьяна жила. Не Таня и не Танюша — Татьяна. Так она просила называть себя. Первая любовь, безнадежная и жгучая.
Раньше он звонил в дверь и бежал наверх, на третий этаж, ждал, когда она выйдет. Подумал повторить, но неловко — взрослый уже мужик, да и бегать не так резво, как в юности. Да и живет ли она еще здесь?
Ухмыльнулся и пошел к себе. Мама всегда открывала, даже когда отец был жив. Он умер два года назад — Миша тогда в рейсе был, не успел на похороны.
Нажал звонок. Щелкнул замок, дверь приоткрылась. Увидев сына, мама распахнула настежь и бросилась обнимать.
— Сыночек! — Отстранилась, разглядывая. — Дай на тебя посмотреть. — Снова прижалась.
Раньше она красилась, укладывалась. Теперь в проборе седина клоком.
— А ты мне прошлой ночью приснился! Так и думала — приедешь. Надолго? Ой, чего мы в дверях-то стоим! — Затащила внутрь, снова обняла.
Миша разулся, нашел свои тапки на подставке — они всегда на месте ждали. Отцовские шлепанцы мама убрала.
— Это тебе. — Протянул пакет с гостинцами.
— Ты мне самый дорогой подарок, — сказала она, но в пакет все же заглянула. — Чайку сделаю! Или поесть хочешь? — Засуетилась на кухне.
— Вот дура! Хлеба забыла купить. Сейчас сбегаю… — Остановилась, растерянно моргая. — Магазин же еще закрыт.
— Ничего, сам схожу. Присядь.
Кухня казалась крошечной — даже каюта на судне просторнее. Как мама тут умудряется?
— Как ты? — Погладил ее натруженную руку.
— Потихоньку. А ты-то сам? Так и не женился? — Глаза грустные.
— Не каждая девушка полгода без мужа сидеть согласна.
Позавтракали, мама поставила варить его любимые щи, а Миша пошел за хлебом. Спускаясь, снова замедлил шаг у Татьяниной двери.
А через пару дней все же нажал звонок. Дверь приоткрылась — и сердце в груди затрепыхало, будто выпрыгнуть рвалось. Татьяна почти не изменилась, разве что формы пышнее стали — к лицу.
— Вам кого? — окинула его взглядом.
— Простите… — Отступил к лестнице.
— Миша? Ты Миша? — голос ее остановил.
«Узнала!» — ликовало сердце.
***
— Ты лоханулся! Из-за тебя проиграли! — Серега фальшивил от злости, шмыгая носом.
— Да ладно, в следующий раз отыграемся, — Миша виновато потупился.
— Ага, как же! — Серега развернулся и пошел прочь. — Не умеешь — не лезь!
— Это ты Леньку к воротам пропустил! Серега, стой! — Догнал, схватил за рукав.
— Отвяжись! — Толкнул в грудь.
— Сам отвяжись! — Ответный толчок.
Попихались, сцепились, повалились на траву.
— А ну прекратите! — над ними прозвенел девичий голос.
Поднялись, отряхиваясь. Серега ушел, а Миша застыл,
