**Дневниковая запись**
Казалось, он просто бедный калека-нищий… Она каждый день делилась с ним едой, хоть и сама жила впроголодь. Но однажды утром всё перевернулось.
Это история о бедной девушке по имени Алевтина и старом нищем, над которым все смеялись. Алевтине было всего 24 года. Она продавала еду в крохотной деревянной лавке у дороги в Ростове-на-Дону. Лачуга была сколочена из старых досок и ржавых листов железа. Стояла она под раскидистым дубом, куда люди заходили перекусить.
У Алевтины почти ничего не было. Кеды стоптаны, платье в заплатках. Но она всегда улыбалась. Даже когда уставала, приветливо встречала покупателей: «Добрый день, батюшка. Не стоит благодарностей».
Каждое утро она вставала затемно, чтобы приготовить гречку, щи и картошку с луком. Руки её трудились быстро, а сердце ныло тоской — родных у неё не осталось. Родители умерли, когда она была подростком. Жила в каморке рядом с лавкой, без света и водопровода. Только она да её мечты.
Однажды вечером, когда Алевтина вытирала стол, мимо проходила её знакомая, тётя Зина. «Чего ты всё улыбаешься? — спросила та. — Живёшь-то не лучше нас». Алевтина усмехнулась: «А что, плачем сыт не будешь».
Тётя Зина хмыкнула и ушла, но слова её засели Алевтине в душу. Правда — ей нечего было терять. Но она всё равно кормила людей, даже если те не могли заплатить. Не знала она, что скоро её жизнь изменится.
Каждый день возле её лавки появлялся старый калека. Он медленно подкатывал на разбитой коляске, колёса скрипели по камням. *Скрип-скрип-скрип*. Прохожие смеялись или зажимали носы. «Опять этот вонючий старик», — бросал кто-то.
Ноги старика были обмотаны грязными тряпками, штаны порваны на коленях, лицо в пыли. Глаза усталые. Одни говорили, что от него воняет. Другие — что он сумасшедший.
Но Алевтина не отворачивалась. Звала его Дедом Максимом.
В тот день, под палящим солнцем, старик подкатил к её лавке. Алевтина взглянула на него: «Опять ты тут, Дед Максим. Вчера не приходил».
Старик потупился. Голос его дрожал: «Не смог… Три дня ничего не ел».
Алевтина посмотрела на стол — осталась только тарелка щей да кусок чёрного хлеба. Это была её еда. Она замешкалась, потом молча поставила тарелку перед ним.
— Ешь, — сказала.
Дед Максим уставился на еду, потом на неё: «Ты отдаёшь мне последнее?»
Алевтина кивнула: «Домой приду — ещё приготовлю».
Его руки дрожали, когда он взял ложку. Глаза заблестели, но слез не было. Он опустил голову и начал медленно есть. Прохожие пялились.
— Алевтина, зачем ты кормишь этого бродягу? — спросила одна женщина.
— А если бы я сидела в коляске, — ответила Алевтина, — разве мне не хотелось бы помощи?
Дед Максим приходил каждый день, но никогда не клянчил. Не звал людей, не протягивал руку. Просто сидел у её лавки, склонив голову, руки на коленях. Казалось, коляска вот-вот развалится — одно колесо едва держалось.
Пока другие его игнорировали, Алевтина всегда приносила ему тарелку горячего: то щи, то картошку. И обязательно с улыбкой.
Однажды, когда она подавала гречку двум школьникам, краем глаза заметила Деда Максима. Всё тот же, на своём месте. Ноги в грязных тряпках, рубаха ещё дырявее. Но он просто сидел, молчал.
Алевтина налила ему щей, положила кусок мяса и подошла:
— Дед Максим, кушай.
Старик медленно поднял глаза. Усталые, потухшие. Но, увидев её, они смягчились.
— Ты всегда обо мне помнишь… — прошептал он.
— Даже если весь мир забудет, — ответила А— я не забуду, — ответила Алевтина, и в тот же миг чёрный «Мерседес» резко остановился у её лавки.
